Охота на убитого соболя - Валерий Дмитриевич Поволяев Страница 12

После того наволока Суханов встретился с Ириной в Мурманске, женился на ней, но счастье было недолгим: Ирина все-таки – земной житель, хотя и имеет прямое отношение к морю. Море в ее душу не вошло, осталось где-то в стороне, любви к соленой воде в ней не было. В общем, ей, земному человеку, нужен был земной муж. Она потребовала, чтобы Суханов перевелся работать на берег – тем более, ему лестное предложение сделали – должность капитана порта, вместо старого, умершего, по прозвищу Тигра, но Суханов не мог жить и работать на берегу, где угодно мог – в вонючей луже плавать, в штормовом рассоле тонуть, зубами отгрызать приросшие к донному илу звезды, питаться немыми, без запаха и обычной цветовой нежности кувшинками, но лишь бы это была вода. Пришлось с Ириной разойтись.

– Ох, Суханов, Суханов, что мне делать – не знаю, – Ольга сжалась в комок, губы у нее обметало морщинами, уголки обиженно, как-то по-детски дрогнули, Суханов понял, что на душе у красивой, чуждо чувствующей себя в этом расхристанном шумном кафе Ольги – осень, сырые вязкие туманы приволокли с собою избыток влаги, пролился дождь, краски поблекли – холодная осенняя влага оказалась скорбной и ядовитой.

– Знаешь, что тебе делать, – тихим твердым голосом произнес Суханов, – хорошо знаешь. Одно тебе надо делать, Ольга, – выйти за меня замуж. Выйдешь – вместе мы тихо покатимся в старость. – Он увидел, что Ольга отрицательно качнула головой, предупредил следующее движение. – Все-то ты знаешь, Ольга. Гораздо лучше меня. Ты умная женщина, опасно умная…

– Не могу понять одного, – проговорила Ольга, – то ли я заблудилась на собственной дороге, то ли попала на чужую, но если это чужая дорога, то верно ли я иду по ней.

– Слушай саму себя – и все будет верно. Не отрывайся от реалий, не смотри на шикарных, прибывших из «плаванья налево» моряков, сидящих за соседним столом, и ты поймешь, какое счастье тебя ожидает, – он усмехнулся, – налево я не хожу, только направо! Работай над собой, думай, знай, что благородные мысли рождают благородные поступки, как милосердие рождает ответное милосердие, и так далее. Твори добро, и это добро воздастся тебе.

– Ты прямо библейским проповедником заделался, Суханов. На тебя молиться как на святого нужно.

– Молиться не надо, а вот ставку на меня делать, как на беговую лошадь, можно. Мы с тобой, Ольга, отпили по полному глотку кипятка, поняли, что это крутое варево. Ты была замужем, я был женат, реакция у нас естественная – дуем не только на воду, дуем на шампанское, ножом не только мясо режем, но и рыбу, хотя даже бичи талдычат: «Фи, маркиз, рыбу-то ножом!», а мы в рыбу все равно ножом лезем, мы даже куриные яйца, сваренные всмятку, и те с помощью ножа пытаемся съесть. Образованность свою хотим показать… Все усложняем, усложняем, усложняем! А чего усложнять-то, Ольга? Надо идти по пути упрощения. Все ясно ведь, как Божий день.

– Может быть, ясно, но только не все просто, Суханов.

– Надо держаться, Ольга, и принимать жизнь такою, какова она есть.

– Прописная истина.

– Мир стоит на прописных истинах. Увы, и истины – вечный материал – от употребления тускнеют.

– Легко поучать!

– Я не поучаю, я утешаю. Я прошу, я призываю тебя, Ольга, быть мудрой, великодушной, способной прощать все, кроме подлости. В этом долг женщин.

– В первую очередь мужчин, Суханов.

– Быть женщиной, Ольга, – это призвание: обихаживать дом, стирать белье, готовить мужу обеды, склочничать на кухне, давать детям подзатыльники, проверять уроки, выглядеть красивой и стараться, чтобы супруг тоже выглядел красивым, был всегда веселым, пахнул табаком, нравился чужим женщинам и умел остроумно излагать мысли.

– То самое, что женщины не прощают мужчинам.

– Все взаимосвязано. Женщине прощается глупость, но не прощается пошлость, мужчине прощается пошлость, но не прощается глупость. Быть мужчиной или быть женщиной – это, Ольга, профессия. Вторая профессия после профессии быть человеком. Третья профессия – уже то, что мы имеем в трудовой книжке.

– Слишком много теории.

К их столику снова приблизилась полная красивая девушка, пощелкала пальцами, глядя на Суханова. Суханов подумал, что она требует сигарету. Оказалось, нет.

– Вы так и не хотите познакомиться с московскими гуманоидами? – спросила девушка.

– Не хочу.

– Жаль, – девушка вторично пощелкала пальцами. – Тогда сигарету, капитан.

Все-таки, выходит, сигарету…

– Пожалуйста! – Суханов сделал резкое движение, и две сигареты стремительно вылетели из пачки. Прежде чем они нырнули обратно, Суханов зажал их пальцами.

– Ловко, – восхитилась девушка, взяла обе сигареты и отошла от столика.

– Кто это? – спросила Ольга заинтересованным голосом.

– Не знаю.

– Довольно примитивная особа.

– Ни тебя, ни меня это не касается. Это – ее личное дело, – сказал Суханов, подумал о том, что эта полная нетрезвая девица смогла, оказывается, зацепить Ольгу – вот что значит пути Господние неисповедимы, а женские – тем более. Покосился на Ольгу, подумал, что правы были древние, когда говорили: лисица, которая не в состоянии дотянуться до винограда, убеждает всех, что виноград этот – кислый и противный, а какой-нибудь полусъедобный барбарис, которого полным-полно и добраться до него ничего не стоит, – сладкий, словно ананасовое варенье, и есть его – одно удовольствие.

Верно: Ольга оглядела шумную молодежную кампанию, сидящую за соседним столиком, задержала взгляд на женихе с невестой.

– А эти вот – хорошие ребята.

– Когда спят, – хмыкнул Суханов, понял, что сказал пошлость, и помотал в воздухе рукой, будто обжегся. – Зачем мы с тобой ссоримся, спорим, воюем, а, Ольга?

– Представления не имею.

– В таких войнах ведь не бывает победителей – только побежденные. И вообще, какая радость ходить покусанным, побитым, исцарапанным? Всякая война укорачивает человеку жизнь.

– Всякая война противна, – сказала Ольга.

Суханову хотелось, чтобы Ольга оттаяла, пришла в себя, сделалась прежней Ольгой, которую он знал. Он понимал и одновременно не понимал, что с нею происходит. И что происходит с ним? Зачем он вылез с этим предложением насчет женитьбы? Перед глазами проползло что-то темное: тень – не тень, а какое-то пороховое облако, клок большой дымовой завесы, и Суханов с печалью подумал: вот оно, старческое, что всегда нежданно-негаданно приходит, еще немного, и невидимые птички затиликают в ушах, разведут певучую клюкву – прямой показатель того, что подступила старость, а с нею – склероз, одышка, мокроглазие и желание ни в чем, ни в каких делах не участвовать. Лишь только созерцать, отведя себе роль постороннего наблюдателя. Впрочем, довольно капризного наблюдателя, поскольку это часто бывает присуще старым людям.

– Значит, нет, Ольга? – спросил он тихо, мотнул перед глазами рукой, стараясь отогнать пороховое облако, застрявшее перед взором, ни туда облако не хотело двигаться, ни сюда, оно будто