Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин Страница 13

Капитан Вдовин, настроившийся уйти на пенсию, как-то сник и вовсе притих. Он нет-нет да и напоминал начальнику отдела о рапорте. «Потерпите, Петр Акимович, — отвечал тот, — рапорт ваш лежит у меня в сейфе. Как только обезвредим шпиона, дам ему ход». Но слова эти мало утешали Вдовина, да и здоровье его заметно ухудшалось.

Я получал тревожные письма от жены, оставшейся в Забайкалье с двумя сыновьями-малолетками. Ольга писала, что к младшему липнут все детские болезни — то коклюш, то скарлатина, — что она выбилась из сил, просила приехать хоть на недельку, дать ей маленький отдых.

Я рассказывал майору о письмах жены, но даже не смел заикнуться об отпуске.

У самого Павлова, как мне было известно, тоже свои печали в семье: у старшей дочери обнаружили врожденный порок сердца, жена сломала руку. У каждого — свое.

Лишь одна забота, одна боевая и неотложная задача сплачивала небольшой коллектив чекистов — найти и обезвредить вражеского агента, сберечь государственную тайну.

В конце дня все мы собирались у начальника отдела, докладывали о полученных сигналах, о ходе проверки, делились раздумьями и высказывали предложения.

Капитан Вдовин в этот раз доложил о результатах проверки бухгалтера военторга Белова. Его анкетные данные полностью подтвердились. В октябре сорок первого года Белов попал в немецкий плен, содержался в Бобруйском концлагере; удалось бежать и при содействии местных жителей перейти к партизанам. О наградах Белов, по его словам, не указал по рассеянности.

Павлов окинул неспешным взглядом собравшихся, увидел, что люди устали от нервного напряжения и бессонных ночей.

— Я думаю, главное качество чекиста — бесконечная выносливость, — грустно пошутил он.

Владимир Васильевич сказал, что проведена колоссальная работа, однообразная и изнурительная, без романтических приключений. Но она была необходима и оказалась полезной.

— В наше поле зрения попали лица, заслуживающие внимания. Понимаю, что делать выводы без достаточных фактов опасно: можно совершить грубый просчет. И все-таки…

Полученные на Сарычева материалы все больше заинтересовывали нас. Не были сняты серьезные подозрения и с полковника Домнина, встречавшегося с установленным вражеским разведчиком. Но все понимали, что главной цели мы пока не достигли — шпион не разоблачен. Кто он? Этот вопрос оставался без ответа.

Павлов и я покинули отдел последними. Ночь была по-южному темная, как говорится, хоть глаз выколи. Лишь ленивая перекличка цикад нарушала знойную напряженную тишину.

— Слушай, Максим, какое у тебя впечатление о полковнике Щербинине? — спросил Павлов.

— Самое благоприятное, — сказал я, не догадываясь, почему майор обратился ко мне с этим вопросом.

— А его дружба с Сарычевым? Душой не покривит?

— Не думаю, Владимир Васильевич. По-моему, тут как раз тот случай, когда подходит поговорка: дружба дружбой, а служба службой.

— Я почему спрашиваю тебя об этом? У меня возникла мысль побеседовать со Щербининым. Он близко знает и Домнина и Сарычева. Если нам удастся вызвать его на откровенность, он может внести кое-какую ясность. Как ты смотришь на это?

— Я пошел бы на такой шаг.

— Решено. Завтра я встречусь с ним.

Назавтра около одиннадцати часов Павлов постучался в кабинет Щербинина. Полный, с загорелым лицом, полковник по-мужски крепко пожал его руку и пригласил сесть.

— Павел Игнатьевич, вы не очень заняты? — спросил Павлов.

— О чем речь? Для чекистов у меня всегда найдется время, — сказал Щербинин, приглаживая светлые пушистые брови. — Но сами понимаете, транспортный отдел — хозяйство беспокойное: всегда есть срочные дела, всегда чего-то недостает. У вас надолго?

— Как получится. Я хотел бы поговорить с вами о некоторых ваших знакомых, — пояснил Павлов, не отводя взгляда.

— Пожалуйста, спрашивайте, я готов отвечать.

— Павел Игнатьевич, сами вы не замечали чего-нибудь подозрительного в поведении тех людей, с которыми приходится общаться?

— Подозрительного? Вроде бы нет. Если бы заметил, сам пришел к вам.

— Тогда спрошу конкретнее: какие у вас взаимоотношения с полковником Домниным?

— С Николаем Николаевичем? Самые добрые — ежедневно встречаемся в штабе. Буду откровенным: встречаемся и в домашних условиях, раза три-четыре были на охоте вместе. Кстати, один раз и ваш помощник Максим Андреевич был с нами.

— Скажите, во время работы в Контрольном Совете в Германии Домнин мог встречаться с американскими офицерами?

— Бесспорно. Я тоже служил при Контрольном Совете и знаю, наши офицеры имели деловые встречи с американскими, английскими и французскими офицерами.

— О более близких, может быть, неслужебных контактах он не рассказывал вам?

Щербинин задумался.

— Не помню. Скорее всего, нет. Я запомнил бы это. Вообще, я должен заметить, Николай Николаевич — человек весьма общительный и, пожалуй, даже неразборчив в связях.

— Из чего вы сделали такое заключение?

— Из собственных наблюдений: он не отказывается от выпивки с подчиненными, довольно фривольно, так сказать, не по чину и возрасту ведет себя с женщинами.

— Павел Игнатьевич, не показывал ли Домнин иностранные книги или вещи? — Павлов помнил, что Гротт передал Домнину сверток, похожий на книгу.

— Вещей не видел, а книгу он показывал. — Щербинин потянулся за папироской, закурил. — Это было месяца два тому назад. Я зашел к Николаю Николаевичу и увидел у него на столе красиво оформленную книгу, взял ее в руки, полистал. Книга на английском языке, и я, естественно, спросил, что за книга? Николай Николаевич сказал, что эту книгу он купил у одного американского коммерсанта, с которым случайно познакомился в Сочи. В ней, говорил он, есть раздел об американской армии: принципы формирования, структура, организационное построение… Он готовил диссертацию об армии США, и такая книга ему была очень нужна.

— Не называл ли он фамилию американского коммерсанта?

— По-моему, не называл.

— И последний вопрос о Домнине. Скажите, Павел Игнатьевич, честно, по-партийному, каковы политические убеждения Домнина?

— Могу с уверенностью отнести к нему слова, которые обычно пишут в аттестациях: «Социалистической