Станислав Струмп-Войткевич - Агент № 1 Страница 14

31 июля профессорский совет института признал Георгия Иванова агрономом заморских территорий, выдав ему диплом за номером 751. Узнав, что экзамены сданы им успешно, молодой инженер решил больше не ждать. Еще в мае, почти с последнего экзамена, он помчался на восток. В Будапеште, едва успев перевести дух, он уже оказался на парных тренировках с венграми, которые устроили для команды АЗС спортивный лагерь на острове Маргит. «Ура! Приехал, не подвел!» — радостно приветствовали Георгия его старые друзья, столь отличные от расчетливого Косты Пандоса и рафинированных французских коллег. И здесь, в тренировочном лагере в Венгрии, как и в июне на Лазенковской улице в Варшаве, он чувствовал себя среди друзей, среди своих, с которыми бы только жить да жить. Радостно похлопывали его по спине «патер фамилиас» секции плавания АЗС Барановский и опекун водного поло Хенцинский, обнимали оба Казика — мастер Бохеньский и отличный ватерполист Карпинский, радовались его приезду верные друзья из команды Ленерт, Маковский, Гумковский, Рупперт вместе со всеми веселыми и гордыми «азетэсовцами», для которых мужество и спортивная закалка казались лучшим ответом на нависшие над страной тучи. Он чувствовал, что уже успел побрататься с ними во время прошлого трудного сезона и во время пребывания в тренировочном лагере на Белянах, куда потихоньку он успел сбежать из Лувена.

Сразу же поляки бросились в битву с соперничающими клубами. Прежде всего с «Легией», которой они «влепили» 6:0, а потом с катовицким ЕКС, где счет был ни больше ни меньше как 10:0. Единственные соперники на пути к званию чемпионов Польши отпали быстро и весьма убедительно. Подтвердилось мнение венгерского тренера Райка, который еще в прошлом году высказался следующим образом: «Бохеньский — лучший организатор атак, Маковский играет умнее всех, у Зубовича сильный бросок, однако все их положительные качества объединяет в себе Георгий Иванов, подающий большие надежды на будущее… Ему, правда, следует только не выступать с «сольными номерами», как это было на матче с Финляндией, в противном случае соперникам удастся прекрасно подстраховать подобного солиста…»

Наконец пришло и время расставания: молодому инженеру еще раз приходилось ехать во Францию за дипломом. Однако все эти радостные, великолепные дни все более омрачались тенью приближающейся военной угрозы, миллионы сердец сжимались от горестных предчувствий. В середине августа юноша уже мчался в Салоники попрощаться с матерью. Собирая по дороге различные не предвещающие ничего хорошего наблюдения, он машинально повторял про себя любимое отцовское изречение, девиз рода Ивановых: «Non verbis, sed gladiis», что можно было перевести: «Делом, а не словами», или: «Мечом, а не словом». Пассивным свидетелем событий он отнюдь не собирался оставаться…

Уже в пути он написал три письма, и все адресованные в Варшаву: к капитану Белому в отдел пополнений, к майору Маевскому и к полковнику Левандовскому, с которым он недавно познакомился. В письмах этих он просил о приеме в армию, только бы поскорее, только бы не оказалось слишком поздно…

Георгий проснулся свежим, веселым, восстановившим свои силы. «Наконец-то я дома», — подумал он, услышав в открытое окно крики уличных торговцев.

— Стафилия, стафилия, — тянул продавец винограда, а вслед за ним на разные голоса: — Карпазия ме то махери (то есть арбузы на разрез), даматес, пиперис, ангуриа…

Выглянув из окна, Георгий увидел нагруженного фруктами ослика. Следом за разносчиком ехал на своем ослике рыбак, расхваливающий «фресика псариа» недавнего улова, а еще дальше катила телега мусорщика.

— Скупидиа, скупидиа, — неслось по всей улице Маврокордато, и можно было видеть, как из соседнего домика выбежала стройная девушка с большой корзиной мусора. Георгий с трудом узнал в ней Пенелопу, дочь старого рыбака Бугаса. «Здорово выросла», — поразился он, и тут же ему припомнилось все то, с чем он сюда приехал.

Мать… Она будет в отчаянии, пытаясь отговорить его. Он об этом знал. Все матери одинаковы: не хотят отпускать сыновей на войну, но до этого целыми годами воспитывают их патриотами!

Предвидения его оказались правильными. Мать все время повторяла одно и то же:

— Я считаю, что тебе незачем торопиться… Жалко твоих способностей… Во всяком случае, не на фронт… Ты мог бы и в штабе…

Ежи шагал из угла в угол, дожидался почтальона, как спасителя, выскакивал к нему на лестницу, а от материнских уговоров у него только разгоралось нетерпение. Он знал, чего ему хочется, — если уж не героизма, то по крайней мере добросовестного исполнения своего долга. Его место над Вислой, а не здесь… Но из Варшавы не шло ни официального уведомления, ни частного приглашения.

«Поеду сам», — решил он. И если Георгий не оказался в сентябре в растерянных толпах тех тысяч, которые тщетно пытались найти свое место в рядах польских призывников, то благодарить ему за это можно было только пани Леонардию с ее тактикой оттяжек. Пока что он удовольствовался лишь отправкой трех новых заказных писем с оплаченным ответом: в них он просил о ясном и точном приказе — где и к кому ему надлежит явиться. В варшавских штабах и военных управлениях в то время получали множество подобных обращений от поляков, пребывающих за границей. Штабисты в ответ только недоуменно пожимали плечами: что, мол, воображает о себе этот ура-патриот? Неужто считает, что без него здесь не обойдутся?

В эти беспокойные дни 1939 года поляки, работающие в табачной монополии и в ЛОТе, собирались в кафе Флоца на главной улице города. Поляки рассаживались по одной стороне зала, а местные немцы — по другой. Соотечественники и поклонники Гитлера вели себя вначале провокационно, пока к ним не подошел однажды офицер греческой полиции и не заявил довольно вежливым тоном:

— Мы, греки, являемся в данный момент нейтральными хозяевами и хотим, чтобы у нас был мир и порядок. Нам не хотелось бы, чтобы какая-либо из сторон спровоцировала беспорядки. Однако если это произойдет, то за последствия вы, господа мои, отвечайте сами. Вон тот высокий и отлично сложенный блондин, к которому вы относитесь столь вызывающе, великолепный спортсмен… И я не советовал бы вам с ним связываться…

«Великолепный спортсмен» и действительно готов был взорваться в любую минуту. Больше, чем провокации местных фашистов, его удручало отсутствие известий из Варшавы. Он написал, наконец, военному атташе в Афинах, однако и тот хранил молчание. Направил с оказией послание к полковнику Богдану Квецинскому — военному атташе в Лондоне. И этого своего знакомого он просил походатайствовать за него перед военными властями в Варшаве за право сражаться на родине. Безрезультатно…