Лев Корнешов - Зона риска Страница 14

— На что намекаешь? — поинтересовался профессор Стариков.

— На то, что только умный, грамотный человек может изобрести и подчинить себе сложную машину. А «кнопочная жизнь», извини, — это из области примитивной фантастики,.

Роману часто вспоминался этот спор. Они с ребятами в училище, в бригаде тоже любили подискуссировать на тему «человек — техника». Но здесь, когда техника была, что называется, вокруг человека, споры приобретали иное направление: появились станки, у которых без высшего специального образования и делать было нечего.

Об одном из таких станков Роман попытался рассказать профессору Старикову, но тот не очень понял, он все-таки не был силен в технологии производства автомобилей.

Неожиданно в разговор вмешалась «дама Н.», Нелли Николаевна.

— Вы представляете, недавно знакомую одних моих знакомых ограбили в подъезде собственного дома! Сняли дубленку и шапку из голубого песца. И кто, вы думаете, — три пэтэушника, у них там рядом училище...

— Ну уж... — даже профессор Стариков усомнился.

— Грабителей поймали? — спросил Роман.

— Нет, конечно. — «Дама Н.» бесконечно уныло покачала головой.

— Тогда откуда известно, что это пэтэушники, как вы говорите?

— Кто же еще? Ведь там рядом их училище, разве не ясно?

Таким скрипучим голосом Нелли Николаевна начинала говорить тогда, когда подозревала, что ее не понимают.

Разубеждать «даму Н.» было напрасным занятием. Она обладала магической верой в то, что ей говорили знакомые и знакомые знакомых, знала все происшествия в городе и по каждому из них могла высказать твердое мнение.

Роману стало очень обидно за ребят, которых Нелли Николаевна объединяла одним этим иронически звучащим — пэтэушники. Он, конечно, понимал, что все это идет от обывательских представлений. Вот пришли бы к ним на занятия, в мастерские, на завод, наконец! Посмотрели бы на ребят, как они с техникой управляются, каким уважением пользуются у рабочего класса!

А с деталью получилось все на «отлично». Роман получил даже первое в своей жизни свидетельство о рационализаторском предложении. «Давай заходи к нам, — пригласил инженер из КБ, — у тебя серое вещество отличного качества». И для ясности стукнул себя легонько по лбу.

Роману похвала была приятной. Тем более что ребята из бригады слышали слова инженера. Они тоже поздравили.

Словом, причин для хорошего настроения было много. Роман сразу же после смены приехал домой. Лины не было, она в последнее время стала пропадать по вечерам, и Романа это беспокоило. Он недолго почитал, потом решил чуть убраться в квартире.

У отца было два увлечения: книги и камни. Начиная со студенческих лет он собирал книги. Его не интересовали все книги подряд — для этого есть библиотеки, не раз говаривал он. Иван Петрович составил свое собрание из первых, прижизненных изданий знаменитых русских писателей. У него была, например, скромно оформленная книга, на титульном листе которой строгим шрифтом отпечатано:

«Анна Каренина,

Роман

Графа

Л. Н. Толстого

в восьми частях,

Том первый. Издание второе».

Внизу листа меленько название типографии и год — 1878-й. Еще у него был

«Петербургский

Сборник,

Изданный

Н. Некрасовым.

Некоторые статьи иллюстрированы».

В этом сборнике, изданном в 1846 году «в типографии Эдуарда Праца», печатались Белинский, Достоевский, Майков, Панаев, Сологуб и сам Николай Алексеевич.

У Ивана Петровича имелись номера «Русского вестника» за 1868 год, в которых печатались главы из романа Ф. Достоевского «Идиот», экземпляр первого издания «Фрегата «Паллада» И. А. Гончарова и множество других редчайших книг — собрание многих лет, гордость профессора Жаркова.

Переставляя книги, Роман бережно притрагивался к пережившим эпохи страницам и вспоминал, с какой просветленностью отец любовался своими сокровищами и как охотно разрешал он изучать редкие издания книголюбам и литературоведам, наслышанным о собрании Ивана Петровича. Книги попадали к нему разными путями — покупал их во время своих странствий по стране, совершал разорительные для семьи «набеги» на букинистические магазины, менялся с такими же одержимыми, как и сам.

Год за годом Иван Петрович пополнял свою коллекцию, добавляя к ней по томику, по книжке. Он любил рассказывать сыну историю появления в семье той или другой книги, иногда записывал все связанное со своим книгоискательством.

Известный литературовед, проработавший в кабинете отца больше месяца — день за днем, — к большому, кстати, удовольствию Ивана Петровича, сказал как-то за вечерним чаем профессору:

— Вы знаете, дорогой Иван Петрович, если бы меня попросили оценить ваше собрание, я затруднился бы это сделать — ему нет цены.

Иван Петрович согласился, что его сокровищам цены действительно нет — духовная пища не поддается оценке, переоценке и другим подобным операциям. И даже когда семья попадала в полосу материальных затруднений — а такое случалось, — ни у кого и мысли не возникало выйти из них за счет бережно хранимых книг.

Жарков-старший считал книгу высшим творением человеческого разума и ставил ее впереди радио, телевизора и других более поздних достижений цивилизации. Будет время, говорил он, и телевизор сменит еще какая-нибудь впечатляющая штучка, что-нибудь вроде экранов на площадях или проекции изображения на небесное полотно, а книгу не заменит ничто и никогда. Микрофильмы уже сейчас более удобны, осторожно напоминал Роман и начинал рассуждать о новейших способах сбора, хранения и передачи информации с помощью ЭВМ. Профессора Жаркова такие аргументы выводили из себя:

— Вам, воспитанным на рубеже двух главных веков мировой истории — двадцатого и двадцать первого, — наверное, не дано понять, что книга предназначена не только для практических целей, она призвана возвышать человека над природой. Конечно, будут изобретены рациональные способы хранения информации. Конечно, они будут более удобными. Но представь себе: ученые добились абсолютного сходства искусственного цветка с настоящим, а люди все равно бегают в поле полюбоваться васильками. Представляешь?

В этом Роман соглашался с отцом.

Еще у Жаркова-старшего была удивительная коллекция самоцветов — он собрал ее в геологических экспедициях. В изготовленных по специальному заказу коробках из темного дерева в уютных гнездышках-сотах покоились аметисты, кунциты, сапфир, кианит, циркон, звездчатый сапфир, аквамарин, изумруд, дематоид, турмалин, янтарь, топаз, берилл, гранат, рубин, десятки других камней.