Вячеслав Пальман - За линией Габерландта Страница 16

— Нас несет на берег! — успел крикнуть он, но в это время судно ринулось вниз, нырнуло под волну, и зеленая вода жадно обхватила баржу со всех сторон.

Никто так и не узнал, что случилось с этим смелым человеком. Веревка, за которую он держался, вдруг ослабла и повисла. Палуба оказалась пустой. С минуту все молча смотрели на воду, а потом сняли шапки. Теперь их осталось четверо. Не ожидает ли и остальных такая же участь?

Берег приближался. Всякий раз, когда баржу подымало на волне, люди видели черную полоску впереди. Неужели это избавление?

Судно часа два, если не больше, болталось возле суши. Волны подхватывали баржу, выносили на отлогий берег и тут же тащили назад. Море никак не хотело расставаться со своей жертвой. Оно словно играло с баржей. Жестокая это была игра! А ветер и не думал стихать. Упругий и злой, он дул и дул, будоража воду. Море грозно ревело, свирепо билось о берег, брызги взлетали вверх до самого неба, сливаясь с низкими тяжелыми облаками, бешено несущимися над волнами. Нервы напряглись до предела. Если баржу ударит о берег, она рассыплется на куски и тогда... С надеждой смотрели люди на землю, которая в какие-то мгновения была так близка, что казалось, можно было соскочить на нее. Хорошо, что это были не скалы. За отлогой грядой гальки совсем близко чернел низкий, но густой лес. Волны доставали до него, вода обрушивалась прямо на деревья, и они вдруг оказывались под баржей, чтобы через минуту снова исчезнуть за кипящим водоворотом. Баржа взлетала, ухала вниз и уплывала с водой. Берег был ровный, открытый ветрам и потому беззащитный.

— Сколько же это будет продолжаться? — спросил позеленевший от качки Илья. — Я уже не могу. Выпрыгнуть, что ли?

— Ты с ума сошел! Разобьет и унесет в море. Лежи и жди.

Наконец судьба сжалилась над измученными людьми. Какой-то девятый вал, родившийся далеко в море, с ревом и грохотом надвигался на землю. Седая бурунистая волна, не встретив отливавшую волну, высоко поднялась к небу, легко подхватила на свой гребень судно и всей грудью навалилась на лес. Люди крепко уцепились за что попало. Захватило дух. Пенистый гребень волны хлестнул по деревьям, рухнул вниз и, выплюнув баржу, с торжествующим свистом полился миллионами потоков назад в море. А тяжелая баржа плюхнулась кормой на деревья, запуталась в ветках и, подминая стволы и сучья с треском, с грохотом рухнула на землю среди густого стланика и лиственниц.

— Все, — сказал Зотов. — Мы выбрались.

Ветер злобно завывал между деревьями, близко грохотало море, пена и брызги летели над лесом, всюду текла вода, скрипела галька на берегу, но эти звуки, после того что люди перенесли в открытом море, казались тихой и невнятной музыкой, доносившейся откуда-то очень издалека.

Они попытались выйти наружу. Мир качался под ногами, все плыло, в глазах стояли зеленые круги, тошнота перехватывала горло. Четверо измученных людей свалились и мгновенно уснули как убитые, презрев опасности, которые все еще окружали их.

А мир, большой и шумный, населенный многими миллионами людей, лежал где-то далеко-далеко за морем, за горами и лесами, и в нем ничего не знали о катастрофе и о судьбе четырех людей, нашедших себе приют на диком берегу Охотского моря.

...По всему видно, никто не искал баржу. Гибель пятерых ссыльных не такая уж большая потеря для дальневосточного тюремного ведомства, у которого были в ту пору десятки тысяч подопечных. На «Делах» этих ссыльных поставили жирный крест и отправили бумаги в архив.

С этого дня Зотов, Величко и их новые друзья перестали существовать для официального мира.

Матери Величко в Полтаву и родителям Зотова в Тамбов были посланы «похоронные», скупо сообщавшие о смерти «при несчастном случае на море».

Маше Лебедевой никто ничего не сообщил. Просто не сочли нужным.

Глава девятая, рассказывающая о дальнейших событиях после спасения четырех ссыльных. Эту часть своего дневника Зотов назвал «Тайга и люди»

Зотов проснулся утром следующего дня, проспав не Менее двадцати двух часов кряду. Его товарищи еще спали, сжавшись под одеялами и разной рухлядью, раскиданной по кубрику. Растопив печку, он вышел наружу, чтобы осмотреться.

Было уже позднее утро. Низкие облака скрывали солнце, но рассеянный свет прорывался сквозь их завесу и скупо озарял огромную прибрежную долину, раскинувшуюся вокруг. Довольно далеко вправо виднелись полускрытые облаками горы. Сбоку все еще ревело море, хотя ветер стал заметно тише. Насколько хватал глаз, берег был покрыт серо-черным лиственничным лесом, очень хмурым в это время года. Рядом с баржей лиственницы стояли по-старушечьи согнутые, обветшалые, покрытые мхом. Кроны их под воздействием свирепых морских ветров сильно сбочились в одну сторону. Несколько дальше деревья распрямлялись, становились заметно выше и крепче. По самому краю леса на земле лежали зеленые ветки стланика, покрытые ледяным бисером замерзшей воды. Стланик обрамлял в зеленую рамку черный лес и являлся как бы передним краем в защите леса от воды и ветра. В каких-нибудь двадцати пяти саженях плескались и гулко падали на берег мутные волны. Черная галька сердито шуршала под напором воды.

Лес, низкое серое небо и гневное темное море — вот все, что он увидел. И вломленная в лес баржа. И четыре живых существа на ней.

Железное тело судна плотно село на землю более тяжелой кормой. Покато округлый нос баржи с оторванным листом обшивки оказался вздернутым к небу. Баржа напоминала необычайно большой снаряд, нацеленный из темного леса на одно из небесных светил. Баржу развернуло боком к морю и слегка повалило набок. Вокруг нее валялись поломанные деревья и ветки.

Сзади послышался глухой кашель. Из кубрика вышел чернобородый спутник Зотова.

— С днем рождения вас, товарищ, — сказал он и весело сощурился, одним взглядом окинув задумчивогоЗотова и хмурый ландшафт вокруг. — Теперь смерть за нами не скоро придет.

— Вы настроены бодро. А ведь эта местность никак не располагает к хорошему настроению.

— Ну что вы! Экая ширь да красотища! Заживем здесь, как Робинзоны. И что самое важное, нас никто искать не будет, теперь наверняка считают покойниками.

— Куда же мы попали? — спросил Зотов, все еще не разделяя оптимизма чернобородого. На сердце у него было тревожно и тоскливо.

— Ветер дул с юга или юго-запада. Значит, нас снесло на север или северо-восток. Трое суток. Мы где-то между Охотском и Олой. А они разделены берегом верст на четыреста, если не больше. И ни одного поселения, это я точно знаю.

— Вам знакомы здешние места?