Ю. Попков - Искатель. 1963. Выпуск №3 Страница 16

Опираясь на свои костыльки, Иван идет к тому месту, где заметил морошку. Ягоды кислые, мерзлые, холодные. В расщелине неподалеку белая полоса. Будто кто-то бросил обрывок белого полотна. Снег?

Сегодня утро везений. Лежа на скале, Иван радостно черпает слежавшийся подталый снег. Раньше ему казалось, что у снега слишком пресный вкус. Оказывается, нет ничего вкуснее снега.

Голова кружится, плоскость моря косо колеблется перед глазами — как земля в кабине кувыркающегося самолета. Если падать, так у костра. Тепло спасет.

Он подтаскивает к огню несколько досок потолще. Еле приподнимает их от земли.

Еще немного подсушиться, и можно рискнуть спуститься к морю, поискать консервную банку. Здесь жилой район — побережье, банок плавает много. А если удастся найти побольше снега, то удастся сварить бульон из кобуры, можно смастерить гарпун, попробовать достать тюленя.

Самое трудное позади. Руки вот только разбухли да нога. Но это, наверное, пройдет.

И еще — надо выстроить плот. Лодка уже никуда не годится. Отогреться как следует, сварить бульон — и к берегу. В досках есть гвозди, надо будет вытащить их, сколотить бревна. Молотка нет, зато пистолет — в руке.

Надо плыть. Отогреться и плыть…

Куницын сидит у костра, зажав в руке пистолет, обхватив руками голову: море, остров колеблются, тают в тумане…

Может, он успеет купить сыну подарок. И успеет на Октябрьский праздник.

Это всегда был для него самый торжественный день в году. Самый любимый. Никогда не предполагал, что придется встречать Октябрь одному, посреди холодного моря. Дежурить приходилось, а вот на безлюдном острове… Облака медлительно проплывают над морем, над островом, открывают голубовато-белесое, тихое полярное небо. У облаков нет теней — слишком низко висит над горизонтом утреннее солнце. Только верхушки облаков подсвечены розовым.

А в облаках — самолетный рокот, несмолкающий, близкий. Утреннее небо бороздят машины.

Куницын не слышит гула. Он в блаженной полудремоте сидит у костра. Предстоит строить плот, он набирается сил.

Скитание по морю обострило нервы. Каждый непривычный звук будоражит, как камень, брошенный в тихую воду. Еще не открыв глаза, он уже чувствует как бы чье-то присутствие, теплое дыхание прошелестело в холодном, ветреном воздухе.

Костер? Первая забота — костер. Огонь цел.

На море — пятно. Темное продолговатое пятно. Катер! Выступ рубки, короткая мачта… Катер идет вдоль острова.

Иван вскакивает. Машет рукой. Неужели не заметят?

Катер разворачивается. Увеличивается в размерах. Идет к острову.

…Надо взобраться на маяк: он здесь!

Катер приближается к острову. Видны люди на палубе. Глухо звучит выстрел — ракета взлетает вверх и падает в воду, в свое отражение.

Катер, однако, не подходит к острову близко. Он удаляется!

Иван подбрасывает вверх свой костыль. Кажется, люди на катере тоже что-то кричат, машут, а судно уходит все дальше и дальше в море.

Может быть, и это дневной мираж, видение? Катер исчезнет, растворится в море, беззвучно, как и ночные корабли.

Иван бросает в костер сырые доски, стружки, свой костылек, все, что валяется поблизости.

Келхманн посмотрел в лоцию. Конечно, это Продолговатый. На нем маяк «в виде усеченной трехгранной пирамиды белого цвета с черными вертикальными полосами».

— Дым! Человек! — доносится взволнованный возглас техника Платонова. — У маяка!

Юрий Ашаев, услышав крик, выбегает из салона, выхватывает у Платонова бинокль.

Серые скалы и белые пирамиды маяка. Но вот окуляры нащупывают маленькую фигурку человека. «Макаровец» еще слишком далеко от острова.

Человек на острове, наверное, заметил катер. Он спешит забраться на самую высокую точку острова, к подножию маяка. Черная фигурка четко выделяется на белом фоне обшивки.

— Ракету! — командует Ашаев.

— А может быть, рыбак? — спрашивает Платонов, доставая ракетницу.

Зеленая звездочка падает в море. Келхманн уже прикидывает, куда лучше причалить. Остров похож на подкову. Посредине бухта. Надо заходить с той стороны.

— Право руля!

«Макаровец» отворачивает от острова.

Ашаев видит, что человек на острове проявляет признаки беспокойства. Он пытается влезть на маяк, соскальзывает и падает на камни. Снова поднимается и снова упорно лезет вверх.

— Еще ракету! — говорит Ашаев. «Макаровец», обогнув остров, берет курс на бухту.

За человеком на острове тянется что-то черное. Веревка?

«Пояс, — догадывается Юрий. — Пояс от летной куртки!»

— Это Куницын! — кричит Ашаев во весь голос. Он передает бинокль другим. На палубе собрались все. Только Келхманн в рубке. Забываться нельзя — корги остаются на месте.

Сомнений нет, Куницын. Келхманн проделывает какие-то сложные маневры.

— Скорей, черт побери!

— На камни сядем — не выберемся, — отвечает спокойно эстонец.

Едва нос катера касается берега, как Ашаев, Платонов, а за ними и все другие спрыгивают на остров и бегут вверх, к маяку.

— Куницын найден! Он жив! — полетела на крыльях радиоволн радостная весть.

Она достигла диспетчерской пароходства, где дежурили Юмашев и Защелкни.

Узнали эту весть на «Маяке» и «Кавказе», узнали в Урге и Зеленом.

К острову Продолговатому полетел вертолет, чтобы взять Куницына с «Макаровца» и немедленно переправить в больницу.

Замполит сел в машину и поехал сообщить Лидии Сергеевне. Но весть какими-то неведомыми путями уже достигла квартиры Куницыных. Лидия Сергеевна только и сказала: «Вот нам и подарок к празднику…»

Замполит спросил четырехлетнего Сережу, знает ли он, где был все эти дни его папа.

— Знаю, знаю, в речке купался! — ответил Сережа и запел свою любимую песню «На побывку ехал молодой моряк…»

А скоро долетела эта весть до Москвы, и оттуда пришел приказ немедленно переправить Куницына в Ленинград, чтобы его лечением занялись лучшие специалисты.

Но все это произошло потом, а сейчас Куницын только еще спускается навстречу Ашаеву.

Ашаев бежит первым, легко перепрыгивая через валуны. Следом поджимают Тришин и Платонов.

Куницын видит бегущих к маяку друзей — еще две-три секунды, и они будут рядом, но он не может удержаться и ковыляет навстречу.

На последних метрах Тришин обгоняет Ашаев а и осторожно подхватывает падающего Куницына.

— Жив, жив, чертяга! — радостно кричит Ашаев. Резко проступившие морщины на обросшем, порезанном лице; потрескавшиеся, измученные жаждой губы; черные впадины глаз; шлем с оторванным шлангом сдвинут на затылок, открывая высокий лоб. Прядь русых волос прячет ссадину. Руки опухшие, синие, в язвах, в правой крепко зажат поковерканный пистолет. И впервые за все годы знакомства Ашаев замечает глубокую упрямую впадину на подбородке.