На грани - Анна Александровна Кабатова Страница 16

– Вам не вредно делать зарядку?

– Напротив, это даже полезно. Пулю, которую я случайно схватил в перестрелке, уже третий месяц не могут вытащить из моего тела. Видимо, я так и останусь жить в больнице. А ты почему здесь?

– По случайности. Мы ездим по Северной Америке с другом и попали в Балтимор. Какой-то псих с ножом напал только потому, что я назвал его «амиго» и у меня не было денег. И угораздило же меня попасть сюда в свой пятнадцатый День рождения!

– Да уж. Но не отчаивайся. Ты жив, это уже хорошо. Врач скоро придёт, он всегда приходит рано. А сейчас я могу посоветовать тебе лишь одно: расслабься и наслаждайся музыкой природы. Слушай это прекрасное пение птиц, чувствуй лёгкий ветерок, который входит и выходит сквозь открытое окно. Радуйся этим пустякам хотя бы потому, что ты живой. Ведь мёртвые больше никогда не почувствуют этого.

И в тот самый момент, когда этот, совершенно незнакомый мне мужчина, сказал эти слова, я наконец-то понял, чего мне так не хватало. Я просто не ценил жизнь. Ведь лишь теряя, мы понимаем истинную ценность всего. После того видения, после того дня в Балтиморе, когда я оказался, как сказал во сне мой дедушка, «на промежуточной станции между жизнью и смертью», я наконец понял, что я живой и что должен ценить это.

Слеза горькая и горячая потекла по моему лицу. Я жалел самого себя. Я пережил несчастную любовь, чуть не пристрелил себя… но лучше бы пристрелил. Теперь же я был ранен и лежал за сотни миль от дома в палате, где рядом сидел виновник всего происходящего. Сейчас мне хотелось умереть так сильно, как не хотелось никогда ранее. Всё вокруг перестало иметь какой-либо смысл.

– Убейте меня, – сказал я мужчине, который уже выполнял отжимания. Затем я повторил эту фразу так громко, как только мог мой обессиленный организм.

Но мужчина позвал медсестру, которая лишь беглым взглядом посмотрела на меня и спросила:

– Что он сказал?

– Он попросил убить его, – ответил мой сосед по палате.

Затем эта девушка вколола мне какой-то препарат и спокойствие стало проникать в меня. Я всё ещё был в депрессии, которая порой давала знать о себе в виде панических атак. Время от времени их сила возрастала, но я не терял надежды навсегда покинуть их. Сейчас я лишь медленно погружался в сон, но знал, что это состояние ещё вернётся. Никакой медицинский препарат не может вылечить болезни нашего разума.

Мне вновь приснился странный сон и я вновь видел своего дедушку, который покачал головой и сказал:

– Это твой последний шанс. После этого ты знаешь, что я буду вынужден сделать.

И вновь я очнулся в своей палате. Рядом со мной сидел человек в белом халате, по всей видимости, врач. Он был достаточно стар и я не удивился, если бы узнал, что он родился в прошлом веке. Его очки то и дело спадали с кривого носа, поэтому доктор почти постоянно дёргался, чтобы поправлять их. Волосы на его голове очень седые, почти всё лицо скрыто за морщинами, а с правой стороны на лице шрам – такую внешность имел мой доктор. Сам же врач был худой почти до костей, поэтому почти всякая одежда, которую я видел за курс моего лечения, висела на нём. Помимо всего этого он ещё хромал на левую ногу и вместо левой руки у него был протез. Для меня он стал примером человека, который сумел пройти испытания жизни и выйти из этой игры победителем. Я никогда не видел его грустным, ведь ко мне он всегда приходил на ноте оптимизма.

Оглянувшись вокруг, я увидел, что кроме нас двоих в палате больше нет никого. Редклифа, видимо, всё же забрали родственники, пока я спал, а остальных доктор, как он мне сказал, «попросил на выход». Когда я уже мог нормально воспринимать действительность, он коснулся моей руки и, пронзительно взглянув мне в глаза, спросил:

– Томас, ты нормально слышишь и чётко видишь меня?

– Да, вполне, – ответил я слабым голосом.

– Почему так слабо?

– Пить хочу, сэр.

– Неужели никто не подал тебе стакана воды? Ничего, сейчас мы это исправим.

Он поднялся и взял бутылку с водой, которую всегда носил с собой. Приставив ко рту мне бутылку, он сказал:

– Пей очень маленькими глотками. Не глотай всё сразу.

Когда мы выполнили этот пункт, он продолжил:

– Что же, судя по тому, что я вижу, жизненно важные органы не задеты. Нож повредил только кожу, мягкие ткани и несколько кровеносных сосудов. Через несколько дней мы поставим тебя на ноги и ты сможешь вернуться к своей привычной жизни. Уйти всех я попросил не поэтому. Я хотел бы поговорить с тобой о том, что произошло несколько часов назад. Ты можешь коротко описать своё состояние тогда?

– Что здесь описывать? Я хотел смерти, вот и всё. Не совсем уверен, но, кажется, и сейчас хочу. Вся моя жизнь не имеет смысла. Да и зачем всё это? Как вы можете помочь мне?

– Послушай, я лечил пехотинцев на фронте, которые после первого выстрела впадали в такую депрессию, какую твой разум не может представить. Поверь мне, после всего этого я уж как-то справлюсь с пятнадцатилетним юношей.

Далее беседа продлилась недолго и доктор посоветовал мне чаще нагружать тело физически, только не так, как сегодня, чаще бывать на свежем воздухе и заняться искусством. Выбор был невелик: писать, рисовать или же играть музыку. Почему-то изначально я не представлял себя художником, как и писателем. У меня была лишь губная гармошка… А, собственно говоря, почему бы нет?

После того, как доктор ушёл, ко мне пожаловал мой друг Питер Рейд. Первым делом он спросил о моём самочувствии. Когда он убедился, что я в полном порядке, Пит сел на стул и продолжил:

– На самом деле мне глубоко наплевать на всех людей. Но почему-то в тот день, когда ты впервые пришёл на озеро, моё мнение начало меняться. Я почувствовал некую привязанность к тебе и… я жутко волновался этой ночью. Я никогда ни с кем настолько не. Поэтому я хотел бы попросить прощения.

– А вот это уже интересно, – с оживлением в голосе ответил я. – И за что же?

– Я думал, что способен изменить чью-то жизнь, но даже не подозревал, что всё настолько серьезно. А взяв ответственность, я не смог уберечь тебя, как всегда заботясь лишь о своей эгоистичной шкуре. Я лишь хотел подарить счастье кому-то