Джеймс Кервуд - Пылающий лес Страница 18

— Теперь я понимаю, — кивнул он головой. — И очень рад, что это вы перенесли меня в тень после того, как подстрелили меня. Это доказывает, что вы не так жестоки, как…

— Кармин Фэнчет… — тихо перебила она его. — В бреду вы много говорили о ней, мсье Дэвид. И вы так напугали меня, что по временам я начинала думать, что Бэтиз, быть может, и прав. Ведь что ожидало бы меня, если бы я отпустила вас на свободу? Но что же сделала вам Кармин Фэнчет? Что могла она сделать еще ужаснее того, что сделала я?

— Мне лично ничего, — сказал он, чувствуя, что такими вопросами она вновь выбивает у него из-под ног почву. — Но ее брат был преступником самого худшего сорта, и я был убежден тогда, как убежден и теперь, что она являлась его сообщницей. Спасла же ее, по-моему, необычайная ее красота.

Говоря это, он вертел своей незажженной сигарой, но когда поднял глаза, то был поражен происшедшей в лице жены Сен-Пьера переменой. Ее щеки пылали, а глаза сверкали из-под длинных полуопущенных ресниц. Однако голос ее оставался неизменным.

— Следовательно, вы обвиняли ее, ничего по-настоящему о ней не зная? Вы обвиняли ее, как вы сами говорили в бреду, только за то, что она отчаянно защищала своего преступного брата?

— Я был уверен, что она его сообщница.

Длинные ресницы опустились ниже, закрывая бархатной бахромой ее горевшие глаза.

— Но вы же ничего не знали!

— Ничего определенного, — сознался он. — Но расследование…

— Могло бы обнаружиться, что она чудеснейшая женщина в мире, мсье Дэвид! Легко заступаться за хорошего брата, но за дурного… для этого нужно быть ангелом!

Он смотрел на нее и чувствовал, как все у него спуталось в голове. И ему становилось стыдно; его прижали к стене. Она доказала ему несправедливое отношение к единственному существу в мире, которое он, сильный и мужественный, должен был защищать, к женщине. Она доказала ему, что он судил, не имея фактов.

Он быстро встал и крепко ухватился рукой за спинку стула.

— Странно! — нетвердым голосом сказал он. — Начальник Мак-Вейн говорил мне то же самое. Тогда я думал, что на него подействовала ее красота. И мне жаль, что я говорил о ней в бреду. Я не хочу, чтоб вы считали меня негодяем. Я поразмыслю обо всем этом на досуге. Я все восстановлю в своей памяти с самого начала, и если я найду, что был не прав, то не постыжусь, если встречусь когда-нибудь с Кармин Фэнчет, стать перед ней на колени и попросить у нее прощения, Мари-Анна!

В первый раз он назвал ее так, как она позволила ему. И она заметила это. На один миг у нее мелькнуло на лице выражение не то удивления, не то удовольствия, а может быть, того и другого вместе. Затем все исчезло.

Ничего не отвечая, она встала с большого кресла, подошла к окну и, повернувшись к Карригану спиной, стала смотреть на реку. И вдруг раздался голос, который он дважды слышал во время болезни, который разбудил его прошлой ночью и спрашивал здесь, в этой комнате, о Черном Роджере Одемаре. Монотонный, глупой и жалобный, он ясно слышался в открытую дверь. Дэвид не сводил глаз с тонкой фигуры жены Сен-Пьера и видел, как по ней пробежала легкая дрожь.

— Я этот голос уже слышал сегодня ночью, — сказал Дэвид. — Он спрашивал здесь, в каюте, о Черном Роджере Одемаре.

Казалось, она не слышала его; тогда он обернулся и взглянул в открытую дверь.

Вдруг что-то заслонило солнце, которое золотым потоком заливало всю комнату, и в дверях, резко выделяясь на светлом фоне, показался какой-то человек. Карриган едва удержался от крика. Сначала он испугался, но испуг быстро уступил место любопытству и состраданию. Человек был страшно изуродован. Его спина и могучие плечи были до того сгорблены и скрючены, что он походил ростом на двенадцатилетнего мальчика; но если бы он выпрямился, то оказался бы великолепно сложенным мужчиной не меньше шести футов росту. И Дэвид догадался, что это огромное тело, похожее на тело скорчившегося животного, изуродовано несчастьем, а не было таким от рождения. Сперва он заметил только его безобразие — длинные руки, почти касавшиеся пола, сгорбленную спину, искривленные плечи, но затем, глубоко взволнованный, он не видел уже ничего, кроме лица и головы этого человека. Что-то напоминало изваяния древних божеств в этой голове, посаженной на изуродованные плечи. В ней не было красоты, но вся она дышала мощью гранитной скалы, точно лицо это было высечено из чего-то векового, но чья-то таинственная власть совершенно лишила его жизни. Этот человек не был ни стар, ни молод. И казалось, он не замечал Карригана, хотя тот стоял ближе к нему. Он смотрел на жену Сен-Пьера.

Дэвид взглянул на нее и увидел на ее лице бесконечную нежность. Словно маленькому ребенку, она улыбалась этой страшной человеческой развалине. А когда Дэвид взглянул в широко раскрытые, глубоко сидевшие глаза калеки, то увидел в них чисто собачью преданность. Он медленно переводил их с предмета на предмет, осматривая каюту, спрашивая, отыскивая что-то, чего никак не мог найти. Губы у него шевелились, и вдруг из этого огромного тела раздался жалобный голос ребенка, и опять послышались те странно волнующие, таинственные, монотонные выкрики, которые Дэвид слышал ночью:

— Не видал ли… кто… нибудь… Черного… Роджера… Одемара?

В ту же минуту жена Сен-Пьера бросилась к изуродованному великану. Она казалась высокой рядом с ним. Своими руками нежно гладила его по седеющим черным волосам, тихо смеялась, глядя на его поднятое к ней лицо, глаза ее сияли, и щеки горели ярким румянцем. При взгляде на них у Карригана замерло сердце. Что, если этот человек — Сен-Пьер? Но он сразу же отказался от этой мысли. Это было невозможно, немыслимо, и все же в голосе заговорившей женщины слышалось что-то большее, чем жалость.

— Нет, нет, мы не видали его, Андрэ, мы не видали Черного Роджера Одемара. Если он придет, я позову тебя. Это я обещаю тебе!

Она гладила его по бородатому лицу, обнимала его сгорбленные плечи, и когда на мгновение они оба медленно повернулись лицом к солнцу, Карриган увидел, что она и плачет, и смеется, и говорит в одно и то же время, лаская эту огромную человеческую развалину, которая медленно продолжала свой путь. С минуту она смотрела ему вслед, а затем быстро закрыла дверь и повернулась лицом к Карригану. Она стояла молча, словно чего-то ожидая. Высоко подняв свою голову, она тяжело дышала. Нежность, только что озарявшая ее лицо, совершенно исчезла, и в глазах у нее блестел какой-то вызов, пока она ждала, чтобы Карриган заговорил и высказал все, что у него было на уме.

Глава XI

Некоторое время Карриган и жена Сен-Пьера молчали. Он знал, о чем она думала в своем вызывающем ожидании, стоя так с пылающими щеками и задорным огоньком в глазах! Она готова была бороться за искалеченное существо, только что вышедшее отсюда. Она ожидала, что он засыплет ее вопросами, начнет ловить ее и выспрашивать, почему калека-великан произнес имя человека, которого он разыскивал, Черного Роджера Одемара. Истина забрезжила в голове Дэвида. Это не было игрою его больного мозга: это не было шуткой метиса, как он думал ночью. Случай столкнул его лицом к лицу с тайной Черного Роджера. И жена Сен-Пьера, которая ждала, чтобы он заговорил, была как-то связана с этой тайной, как связан был с ней и этот калека, разыскивавший человека, которого Мак-Вейн велел ему доставить живым или мертвым. Но все же он не стал расспрашивать ее. Он повернулся и подошел к окну, у которого Мари-Анна стояла несколько минут тому назад.