Мэри Стюарт - Гончие Гавриила Страница 19

Диван принца был огромен, и его стиль можно охарактеризовать только как роскошное запустение. Пол из цветного мрамора там и тут покрывали очень грязные персидские ковры, стены украшали мозаичные узоры. В каждой панели была ниша, очевидно, для статуи или лампы, но сейчас их заполняли только скопления мусора ― коробки, бумаги, книги, бутылочки от лекарств, свечные огарки, в середине пола фонтан, накрытый грубой крышкой, выполнял функции стола. На нем стоял большой сероватый серебряный поднос с горой тарелок и остатками недавней трапезы. Рядом на полу расположилась пустая миска с надписью «собака». На красивом деревянном шкафу у стены столпились бутылочки и коробочки от таблеток. Один или два ободранных кухонных стула и большое, похожее на трон сооружение из красного китайского лака завершали набор мебели в нижнем конце комнаты. Все покрывала пыль.

Широкая каменная арка с тремя ступенями отделяла нижнюю секцию дивана от верхней. Огромная кровать прямо в углу верхней комнаты когда-то явно была роскошной. Ножки в виде лап дракона, высокое резное изголовье, с потолка свисала какая-то золотая штука, похожая на птицу, которая раньше держала драпировки. Сейчас у птицы оторвалось одно крыло, золото облезло и запачкалось, а из лап свисало только несколько бархатных занавесок неизвестно какого цвета ― между темно-красным и черным. Они раскинулись складками по обе стороны изголовья и почти скрывали в глубоких тенях фигуру на кровати, сидевшую среди ковров и одеял.

Свет, так щедро вытекавший в сад, почти не попадал в верхнюю часть комнаты. Его источником была старомодная масляная лампа, стоявшая между тарелок. Когда я проходила мимо, моя тень достигла неимоверных размеров и бросилась впереди меня к ступеням, поползла и добавила еще темноты к странной гротескной обстановке.

Типичный гротеск. Я ожидала, что бабушка Ха будет сильно отличаться от детских воспоминаний, но не так поразительно. Как я и сказала Джону Летману, в памяти сохранился образ высокой крючконосой женщины с седеющими волосами и черными глазами, которая пламенно спорила с папой, гоняла маму по саду и имела обыкновение неожиданно дарить нам с Чарльзом экзотические подарки, а в промежутках полностью игнорировать. Даже если бы она оделась как пятнадцать лет назад, я бы ее не узнала. Понятно, что за это время она должна была стать дряблой, нос должен был начать выпирать вперед, а глаза провалиться внутрь. Но я никак не могла бы вообразить невообразимую буддообразную фигуру, завернутую, как в кокон, в цветные шелка. Большой бледной рукой она подала мне сигнал подойти.

Если бы я не знала, кто это, я бы приняла ее за фантастически одетого восточного мужчину. Она напялила что-то вроде ночной рубашки из натурального шелка, сверху просторный халат из ярко-красного бархата с золотой вышивкой, а на самой поверхности разложила невероятной величины кашемировую шаль. Но все эти драпировки, несмотря на мягкость в богатство материала, имели выраженно мужественный характер. Кожа бабушки Ха обвисла, бескровные губы тоже, но черные глаза и яркие мохнатые брови придавали жизнь ее овальному лицу и ни капельки не поддались воздействию возраста. Бабушка щедро, но невнимательно обсыпалась пудрой, часть попала на бархат. Над странным, привлекающим взгляд лицом возвышалась башня белого тюрбана, немного съехавшая на бок. Поэтому виднелось что-то, что я сначала с ужасом приняла за кости черепа, потом я сообразила, что она, очевидно, бреет голову. Если постоянно носить тяжелый тюрбан, это совершенно естественный поступок, но лысый череп каким-то образом составлял апофеоз гротеска.

Один признак оказался знакомым ― кольцо на левой руке, такое же огромное и яркое, как я запомнила в детстве. И я не забыла, какое впечатление на меня и Чарльза производили разговоры мамы и папы про это кольцо. Бирманский рубин размером с ноготь большого пальца уже и в те дни стоил необыкновенно много. Это был подарок какого-то багдадского принца, и бабушка Ха всегда носила его на своих больших, ловких, похожих на мужские, руках. Рубин блестел при свете лампы, когда она манила меня поближе.

Не знаю, ожидалось ли, что я ее поцелую, сама идея была достаточно противной. Но еще одно сверкание рубина, направившее меня на стул у подножия кровати, к моему удовольствию меня остановило.

― Привет, бабушка Харриет, как поживаете?

― Кристи? ― Голос, чуть громче шепота, имел странный астматический оттенок, но черные глаза смотрели живо и любопытно. ― Садись и дай на тебя посмотреть. Ты всегда была хорошенькой девочкой. Совсем теперь красотка. Замуж вышла?

― Нет.

― Значит, пора.

― Помилуйте, мне всего двадцать два.

― Всего-то? Забыла, Джон говорит, что я все время все забываю. Я тебя забыла, он тебе сказал?

― Он сказал, что на это похоже.

― В его духе. Всегда пытается сделать вид, что я впадаю в старческий маразм. ― Она пронзительно взглянула на Джона Летмана, который шел все время за мной по пятам и остановился у подножия кровати. Он постоянно смотрел на нее с некоторым напряжением. Бабушка снова повернулась ко мне. ― А если бы я тебя и забыла, ничего странного в этом не вижу. Сколько мы не встречались?

― Пятнадцать лет.

― Хм. Да, возможно. Теперь, когда я на тебя смотрю, мне кажется, что я тебя видела. Ты похожа на отца. Как он?

― Хорошо, спасибо.

― Полагаю, посылает мне свою любовь?

Провокационный тон. Но я среагировала мягко.

― Если бы он знал, что я здесь, послал бы привет.

― Хм. ― Она резко откинулась на подушки, потянула кокон драпировок жестами курицы, устраивающейся на яйцах. Я подумала, что ее мычание не бессмысленно. ― А остальные?

― Все в порядке. Им было бы ужасно приятно узнать, что я вас увидела и выяснила, что у вас все хорошо.

― Несомненно. ― Никто бы не посчитал этот шепот признаком старческого слабоумия. ― Мэнселы внимательная семья, не так ли? Ну? Ну, девочка?

Я выпрямилась на очень неудобном стуле.

― Не знаю, что вы хотите от меня услышать, бабушка. Если вы думаете, что мы должны были приехать к вам раньше, то могли бы и пригласить нас, правда? Между прочим, вы прекрасно знаете, что посылали нас всех к дьяволу, соло и хором, примерно дважды в год в течение пятнадцати лет. И если простите такие слова, то меня и сегодня не приветствовали с распростертыми объятиями! В любом случае, вы тоже Мэнсел. Вы не можете сказать, что члены моей семьи не писали вам так же часто, как и вы им, даже если только для того, чтобы поблагодарить за очередную версию вашего завещания!

Черные глаза заблестели.

― Мое завещание? Ха! Вот, значит, что! Приехали за обещанным, да?