Юрий Левин - Золотой крест Страница 19

Ровно через полгода военной поры мать Ивана получила с фронта извещение: ее муж Кузьмин Петр Петрович — рядовой пулеметчик Н-ского стрелкового полка — погиб в бою близ станции Кириши, неподалеку от Ленинграда. Узнав об этом, сын съездил к матери, взял извещение о гибели отца и показал документ райвоенкому.

— Теперь делайте, что хотите, — сказал он в кабинете райвоенкома, — но на заводе я не останусь... За смерть отца я обязан отомстить врагам. Если не отпустите, уеду самовольно.

Военком повертел в руках извещение, щуря глаза, всмотрелся в зеленый угловой штамп и такую же печать, поставленные штабом Н-ской стрелковой дивизии, и сказал:

— Как исключение, вызванное особыми обстоятельствами, просьбу вашу удовлетворим. Так скажите и на заводе...

В середине февраля, одетый в новый дубленый полушубок, отдающий свежей сыромятью, в ребристом танкошлеме и в больших, машинной катки серых пимах Иван Кузьмин навестил Марину Гурьянову.

Увидев Ивана в военном обмундировании, от которого он казался более крупным, Марина поняла, что настала пора разлуки, долгой, неумолимой, опасной.

— Уезжаю, Маринушка, на фронт, — объявил он и крепко поцеловал девушку в губы. — Жди с победой.

— Когда, Ваня, уезжаешь?

— Сегодня ночью.

— А я даже и кисет не успела вышить.

— Пришлешь по почте.

Марина, сколько ни крепилась, разрыдалась, прижимаясь к груди Ивана.

Под окнами дома раздался сигнал автомашины.

— Это за мной, — спохватился Иван.

Он еще раз поцеловал Марину и торопливо выбежал во двор.

В первый же день прибытия на фронт танкисты полка в ранние зимние сумерки, не отдыхая, двинулись на рубеж для атаки. Он проходил за скатами длинной, полого-лысой высоты, в густом тальнике. На этой высоте только что закончился танковый бой. И Иван Кузьмин, выглядывая из-за березового рогатого пенька, впервые в жизни увидел, как горят подбитые танки, разнося по воздуху едкосладкий запах жженого железа.

«Это сколько же машин вышло из строя? — мысленно спросил сержант и подсчитал те огни, которые видел. — Десять! Ничего себе атака была». Он представил, что в каждом танке погибла добрая половина людей, и по спине побежала дрожь. «Неужели испугался, Иван? — спохватился он. — А ты помнишь, что тебе говорили при отъезде на фронт командиры: «Главное в бою — не трусить. Перепугался человек — смерти не миновать».

На исходе дня механик-водитель Кузьмин вместе с однополчанами угодил в первую атаку.

Многое пришлось ему после узнать и увидеть в нелегкой боевой страде: и горечь неудач, и радость успехов в дни преследования врага.

В девятнадцати танковых атаках участвовал Иван Кузьмин. И удачно. В двадцатой не повезло. Произошло это западнее Воронежа.

Танк, на орудийном стволе которого четко вырисовывалось шесть красных звездочек, — число уничтоженных немецких машин — стоял в окопе, вырытом на окраине села, подле приземистой, кособокой избушки. От врага окоп прикрывался узкой грядой невысокого тальника.

У Ивана Кузьмина было приподнятое настроение. Сегодня ему исполнилось двадцать пять лет. Полковой почтальон на рассвете доставил имениннику посылку от Марины Гурьяновой, которая, как видно, с бухгалтерской точностью рассчитала сроки прохождения ее с Урала до огневых позиций адресата. Посылка оказалась небогатой: пара шерстяных носков, две пачки «Казбека», белый батистовый платок с розовой вышивкой «Наша любовь впереди» и румяное домодельное печенье в виде сердечек, полумесяцев, звездочек. Но сколько радости доставило это фронтовику! О нем помнит, заботится любимая девушка! А сколько мыслей, чувств, волнений вызвало письмо Марины, вложенное в конверт из целлофана! Она писала:

«Милый Ваня!

Поздравляю тебя с днем рождения. Желаю самых больших-пребольших боевых удач. Как я хотела бы в такой день увидеть тебя.

Скучаю с каждым днем все больше и сильнее. Не можешь ли ты где-нибудь сфотографироваться и прислать мне карточку.

У нас многие девчата уехали на фронт: одни — санитарками, другие — в зенитную артиллерию, третьи — снайперами. А меня не отпускают. Напиши: не сможешь ли вытребовать меня».

Письмо Марины прочитали все члены экипажа. У фронтовиков не существовало секретов. Однополчане поздравили именинника, а командир танка предложил механику-водителю:

— Если хочешь, Иван, я договорюсь с командиром роты, чтобы тебе сегодня дали выходной день. А то неровен час — опять в атаку идти.

— Пойду и я с вами, — ответил Кузьмин. — Вместе воевать, вместе и отдыхать будем, когда настанет время. А потом у меня сегодня может получиться стопроцентная юбилейность — двадцатипятилетний сержант Иван Петрович Кузьмин совершил двадцатую танковую атаку. И кругло, и увесисто...

Командир, улыбаясь, промолчал.

— Правильный мой довод, товарищ лейтенант? — спросил сержант и, погладив ладонью вихор на лбу, добавил: — Если атака получится удачной, я заметку во фронтовую газету напишу. У меня даже и заглавие придумано: «Мои именины на переднем крае».

— Довод убедительный, — согласился командир. — Разрешаю действовать. А завтра всем экипажем пошлем рапорт Марине.

Но рапортовать не пришлось...

В разгар танковой схватки Иван Кузьмин, подогреваемый азартом, вырвался на машине далеко вперед. Опытный механик-водитель показал отменное мастерство. Танк не однажды бывал в таком положении, из которого, казалось, выйти невредимым не было никакой возможности. Но сержант Кузьмин там, где нужно, смело шел на риск, с умением водителя-виртуоза укрывал машину в заметенных черствым слойчатым снегом ручьях и кустарниках, на предельной скорости проскакивал открытые поляны.

А под вечер, когда над полем боя нависла плотная хмурь, экипаж попал в тяжелый переплет.

Продвигаясь по неглубокому ручью, прикрытому с вражеской стороны мелким красноталом, Кузьмин обогнул холм с распаханной снарядами макушкой и встретился с немецким танком. Одну машину от другой отделяло столь короткое расстояние, при котором не могут спасти ни танковая пушка, ни пулемет.

Все это произошло так быстро и неожиданно, как может произойти только в бою. Командир экипажа не успел подать команду, как механик-водитель крикнул:

— Иду на таран!

— Действуй! — ответил командир.

Сержант Кузьмин повернул танк несколько влево и, дав двигателю полный газ, бронированной громадой бросился на вражескую машину. Короткие секунды — и советская «тридцатьчетверка» толстым покатым лбом с тяжелым вздохом ударилась в ведущее колесо фашистского танка. Тот вздрогнул, попробовал рвануться вперед, но застыл на месте с той покорностью, какая свойственна поверженному врагу.