Павло Загребельный - Капитан Шопот Страница 19

Полковник схватил письмо, сложил его вдвое, вчетверо, взял за кончики, рванул раз, еще раз. Разрывал донос долго и с наслаждением. Когда уже рвать было нечего, изорвал и конверт (ясное дело, без обратного адреса и с размазанным почтовым штемпелем, так, будто доносчик сам распоряжался на почте во время отправки корреспонденции), бросил все это в пепельницу, зажег спичку, поднес к бумаге. Горело долго и неохотно. Аноним в последний раз оказывал упорное сопротивление, а когда остатки письма все-таки истлели, доносчик завладел тайными пружинами памяти полковника, вцепился в нее клещем, и Нелютов почувствовал, что не сможет изгнать его оттуда, как бы ни старался это делать.

Он вызвал машину и поехал домой. Когда-то у него было намерение написать книгу о событиях в Бескидах после войны. Старательно вел записи, собирал зарубежные материалы, накапливал документы, шутил, что станет кандидатом исторических наук и отнимет хлеб у какого-нибудь кабинетчика. Но потом пришло увлечение археологией, в ней нашел отдых для души, забыл о давнишних планах. Археология не угрожает столкновениями с такими проявлениями подлости, какие он имеет сегодня! Чего-чего, а доносов, кажется, еще не раскопал ни один из археологов. Хотя как знать! Египетские фараоны, римские и византийские императоры держались преимущественно не только силой легионов, но и тайными лазутчиками. Уже тогда старались пронумеровать каждого гражданина и зафиксировать все его мысли, чтобы своевременно узнать, откуда следует ждать угрозы властелину.

Нелютов долго перелистывал пожелтевшие экземпляры газет, копии распоряжений, акты о преступлениях. Газеты со всего мира: наши, польские, чешские, немецкие, английские, американские. Преимущественно краткие сообщения о бандеровских акциях и преступлениях, корреспонденты не могли похвастаться обстоятельной информацией, неуловимые националистические заправилы не давали им интервью. Если и печатались их сообщения, то уже назывались они не интервью и не заявлениями для печати, а показаниями перед судом. Однако... два британских журналиста — Джон Куртис и Дерек Робинсон все же удивительным образом (так до сих пор и остается неизвестным, кто помог им, кто дал точные данные, где нужно искать бандеровцев и польских националистов) пробрались к бандитским убежищам Закерзонского края[1], провели там несколько зимних месяцев, присутствовали на бандеровских операциях против регулярных войск и беззащитных горных жителей, наблюдали экзекуции, моления националистов, потому что те имели даже своего священника, восторженно описывали подземный бандеровский «госпиталь», в котором распоряжался опытный специалист, европеец: бывший штабсарцт гитлеровской армии, воспитанник Марбургского университета, доктор медицины. Куртис и Робинсон сделали множество снимков, которые тайком (неисповедимы пути не только господни, но и дьявольские!) переправляли в Лондон и Нью-Йорк, и газеты печатали эти снимки на первых полосах, рядом с президентами и премьерами, рядом с модными кинозвездами, нефтяными королями, высокими церковными прелатами и дерзкими уголовными преступниками, совершившими ограбления банка, поезда с золотом или прославленной картинкой галереи. Среди снимков полковник натолкнулся на один, где на фоне дальних горных верхушек стояли трое: высокий, молодой красавец, который, как свидетельствовала подпись, именовался священником Прирвой, приземистый, широкоскулый человечек — куренной Гром и пучеглазый, напыщенный немец, тот самый доктор — «европеец», имени которого корреспонденты не называли, ссылаясь на честное слово, данное ими доктору. У священника и куренного имена, конечно, вымышленные, их можно было называть как угодно, дела это не меняло. Но одно совпадало: священник этот и в самом деле молодой. Ничем не похож на Богдану, возможно, и не родственник ей, возможно, анонимное письмо — сплошной поклеп, но лучше все-таки сделать так, чтобы рассеять все сомнения. Легче будет не только ему — прежде всего легче будет тем двоим. Пускай переживут небольшое потрясение, зато потом ничто не будет угрожать их счастью. Конечно, все глупости о влиянии дяди на племянницу и об использовании Богданы врагом не стоят ломаного гроша. Сколько лет ей тогда было? Пять, от силы — десять. Но для анонима подходят даже младенцы! Он может взять под подозрение уже самый факт вашего появления на свет!

Нелютов поехал на заставу капитана Шопота.

Терпеливо выслушал доклад, просмотрел планы учебы, заглянул в сушилку, на кухню — все оттягивал неприятную минуту. Наконец, когда не в силах был сдерживать в себе отвращение к тому, что роилось в его памяти, повел капитана от заставы; сам того не подозревая, попал именно в ту буковую рощу, где впервые когда-то шли Богдана и Шопот, только теперь буки были покрыты густою листвой, а внизу зеленела нежная трава и несмело поднимали пестрые головки лесные цветы.

— Что-то жены твоей не видно, — сказал Нелютов, пожевывая травинку, сорванную на ходу.

— Поехала к матери... Мы... неудобно об этом... товарищ полковник... Но... я гоняю ее к врачу время от времени... сына ждем...

— Вон оно что! А начальник отряда ничего и не знает! Сына ждешь? Что ж тут неудобного? Это, брат, очень хорошо! Еще один пограничник будет. А вот у меня — только дочери. Три дочери да жена — четыре женщины в доме. Сам чувствую: обабился...

— Ну что вы, товарищ полковник...

— Называй меня Андреем Васильевичем. Тебя как: Николай Иванович?

— Так точно, товар... Андрей Васильевич. Самое удивительное: Богдана тоже Ивановна. Хотя у нее отец был белорусом.

— Кстати, ты что-нибудь знаешь об ее отце? Она что, сирота?

— Теща рассказала мне все. Трагическая история. Зарубили его бандеровцы. Потерявшего сознание затолкали за детскую парту и... Парту специально из села в лес привезли...

— Эта могли... Я видел... да ты и сам хорошо знаешь, служил тогда здесь... Ну, а про... твоего тестя... Это точно?

— Теперь это установлено точно. Тогда к теще не в меру ретивые проверяющие даже с угрозами приставали: бандеровская семья, брат и муж в бандах...

— И брат? Что за брат?

— Да был такой... Началась волокита... С маленьким ребенком, одинокая женщина, защитить некому... Спасла мою тещу одна учительница. Она теперь заведует библиотекой в нашем городке... Тогда она убежала из села, на которое ночью напали бандеровцы, побежала в лесничество, там ее спрятал Богданин отец. Но утром бандиты добрались до лесничества, нашли эту женщину, забрали вместе с нею хозяина двора... Возможно, и не нашли бы, потому что там было хорошо оборудованное укрытие в кладовке, но среди бандеровцев оказался брат моей тещи Ярема Стиглый, он, видать, и выдал. Потом освятил топор, которым рубили голову тестю и должны были зарубить учительницу, но она в последний миг вырвалась из-под стражи и убежала...