Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин Страница 19

гостя, худого, как индийский факир, рассуждения о классиках мировой литературы. Он уверенно приводил целые выдержки, а то и страницы из Гюго, Флобера, Льва Толстого, Низами, Твена… Каждый революционный тезис он иллюстрировал мыслью известного, а порой совсем неизвестного философа, мудреца, поэта. Он одинаково интересно говорил и о Западе, и о Востоке и наизусть «листал» — если так можно выразиться — страницы художественных произведений, будь то литература Италии эпохи Возрождения или Индии времен Гупты.

Мальчишки — детский конец чайного стола — смотрели на удивительного этого человека, широко раскрыв глаза, разинув рты…

Его слова впитывались, как губка всасывает в себя воду…

А Геолог, шепелявя почти беззубым ртом — он уже мельком упомянул, что вот уже десять лет жандармы не дают ему побывать у дантиста, — поднося чашку к губам, горячо, быстро говорил:

— Выдающиеся писатели — фонари. Они освещают в ночи реакции и гнета путь борцам за справедливость.

Страдальческое с запавшими щеками и выпяченными скулами лицо Георгия Ивановича озарялось. И перед изумленными ребятами был уже не индийский факир, а жгущий сердце воинственный трибун. Таким по одной из книг мы представляли последнего римского трибуна Кола ди Риенци — надменным, повелительным, мрачно величественным. Нам он представлялся честолюбивым фантастом, но безмерно увлекательным!

И потом долго мальчишки не могли заснуть. Вихрь мыслей нес в пространство. Санкюлоты, карабкающиеся на стены Бастилии. Толпы голодных индусов, погоняющих слонов. Околоточный в меховой папахе с бляхой. Пещера в лессовых обрывах Даргома. Глаза-уголья, горящие во тьме. И, конечно, револьверы, ружья, пушки, стрельба.

Сон прерывистый, беспокойный. Тихие голоса с освещенной длинной-предлинной террасы, нависшей над двором-гадом.

Если подняться, прикрываясь одеялом, с постели и прильнуть к раме открытого окна, можно и подслушать.

— Меня ждут в Швейцарии. Но разве я могу?

Как интересно! Как романтично! Геолог собирается в живописную, прекрасную страну мечты и сказок.

В окно виден накрытый скатертью стол и на ней протянутые руки в длинных рукавах ватного халата… Руки в воздухе прыгают, трясутся…

— Доктор, пляска святого Витта… Кажется, так называется.

— Никакая не пляска. А вот нервы. Слабость, истощение.

— Да меня на первом перегоне обнаружат и… в кутузку. А ехать пять тысяч верст.

Геолог считает уход в Бухарию, как он называет по старинке Бухарское ханство, уходом от дела, пусть временным, но уходом от революции. Но иного выхода нет.

Сидят за столом уже так долго, а все еще не перешли к существу дела.

Но, кажется, наконец-то… наступил час для обсуждения главного.

На столе под лампой пан Владислав разворачивает географическую карту.

Все склоняются над ней. Редкая бородка Георгия Ивановича движется по линиям и названиям.

— Граница вот здесь, рядом с Самаркандом, — это голос Сахиба Джеляла, спокойный, негромкий. — Граница есть, а погранохраны нет. Разве вот полицейские посты в Джаме и Аманкутане? А тут… верст сто — ни души. Синяя вена — наш Даргом, а напротив коричневые пятна — Агалык с двумя его вершинами-пирамидами. За ними уже ханство. Город Карши.

— Отличный вариант! — это уже говорит Ольга Алексеевна. Она, любительница туристских прогулок, исходила пешком и объездила верхом все окрестности Самарканда и Агалыкскую степь. — Постовые не заметят. Сообразительности не хватит предположить такой ход. Служаки! Зарабатывают своими гнусными делами хлеб у царя. Но когда они принимаются рассуждать, слышен скрип и скрежет в их несмазанных тяжеловесных мозгах.

Георгий Иванович хмыкнул в ответ:

— Все не так просто, мадам, когда тебе щекочет шею пеньковый галстук.

Георгий Иванович изучает по карте каждый овраг, каждый населенный пункт, каждую линию дороги, ведущей к перевалам Агалыкского хребта.

— Хорошего бы коня! — замечает пан Владислав. — На коне неутомительно. И быстро.

— Верхом… несколько часов. И граница! Но и здесь есть «но». В ровной степи коня с всадником видно за двадцать верст, — с сожалением возражает доктор.

Георгий Иванович сердится.

— Во-первых, я на лошади, как собака на заборе. Во-вторых, доктор, вы правы. Всадников углядят сразу. Надо идти пешком.

— Вам только до границы. Верст двадцать, — вполголоса вступает опять в разговор Сахиб. — Там, в Калкаме, будет ждать арбакеш с крытой арбой. Завтра я буду в Кагане. Пошлю гонца-арзачи к верному человеку в Калкаму. У него караван-сарай там. Отдадите ему вот этот поясной платок. На нем вышито мое имя. Вернее всякого письма. Сарайбон сразу узнает. Выполнит любое ваше желание.

— А как я найду караван-сарай и этого сарайбона?

— Имя его Юнус-хаджи. Все его знают. Он был моим оруженосцем в Аравии.

— С вами через границу пойдет Шамси, сын сандуксоза, — сказал доктор, — а потом в Бешбармаке присоединится один верный человек… гм… да вы его знали еще по Тилляу — Пардабай-сучи.

— Ангренский сучи? Батрак? А что он делает тут, у вас в Самаркандской области, в горах?

— Ну, он теперь и не сучи… и не батрак, а кое-что побольше, поважнее.

— Переменил, волей аллаха, занятие?

— Надо будет объяснить все Юлдуз пообстоятельнее, — замечает Ольга Алексеевна, — завтра я увижу ее на Регистане.

Ольга Алексеевна пристально смотрит на Сахиба Джеляла. Ей очень хочется заметить перемену в его лице при упоминании имени Юлдуз.

Но лицо его темное, словно вырезанное тонким мастером из орехового дерева, остается неподвижным. Веки тяжело опущены. Трудно сказать, смотрит ли он даже перед собой на белоснежную скатерть, на прекрасное творение японского художника по фарфору. На чашке — тончайший пейзаж: похожие по форме на сахарные головы горы и ветви цветущей хурмы.

— Аллах акбар! Бог велик! — вдруг почему-то вздыхает Сахиб.

Все продолжают тихо говорить. Совсем тихо. Слышно, как на улице звонко цокают копыта.

Доктор прислушивается:

— Нет, это коляска. Вараксин приехал домой.

На той стороне улицы — высокие ворота усадьбы местного миллионера, винодела Вараксина.

И все теперь говорят чуть не шепотом.

Вообще мальчикам не вредно послушать разговоры взрослых, когда они устраивают заговоры.

XVII

Вам дозволено выползать из гнезда после заката солнца.

Вы — сова. Вы — летучая мышь!

Появление ваше днем — дурная примета… для вас.

Гульхани

Намаз не приехал в назначенное время. Не так уж прост он был.

А дальше произошло такое, что заставило задуматься еще больше.

Явился Алаярбек Даниарбек и после обычных приветствий и поклонов попросил доктора заехать к нему домой. Дескать, тяжело заболел брат. И доктор совершит благой поступок и окажет великую милость ему, Алаярбеку Даниарбеку, если соблаговолит навестить болящего.

В таких случаях доктор никогда не отказывал, и через четверть часа он уже слезал с коня в винограднике, собственном владении брата Алаярбека Даниарбека, уважаемого махаллинского жителя Багишамальской городской части. Поразила доктора необычная тишина в махалле. Не бежали с воплями толпой ребятишки, не толкались у