Александр Маро - Аластор Страница 2

– Не хочу, – отозвался Сашка.

– Как знаешь, – выдохнул Александр Иванович и легонько, словно боясь добить влачившую фургон клячу, хлестанул ее по тощему хребту.

– Деда! – встрепенулся Сашка.

– Что?

– Ты обещал рассказать о Великом переломе, помнишь?

– Да, – вяло согласился Александр Иванович и как-то между прочим заметил: – Нынешние дети слишком рано задают взрослые вопросы.

Затем, тяжело вздохнув, добавил:

– Ну а о чем тебе хотелось бы узнать?

– Обо всем! – бескомпромиссно ответил мальчуган.

Александр Иванович ухмыльнулся – то ли от детской непосредственности, то ли от багровых лучей восходящего солнца, окрасившего горизонт в кроваво-красный цвет – и, покачав головой, принялся с усердием рассказывать:

– Тебе будет трудно в это поверить, но когда-то мир был совсем иным. Южная столица, наш родной городок – Вышгород – и много-много других городов, были частью одной большой страны. В те времена они еще не были окружены высокими стенами. По их оживленным улицам текли многочисленные потоки людей, дороги были забиты машинами, и масса магазинов с разноцветными вывесками пестрели нескончаемой, искрящейся вереницей, пронизывая чуть ли не каждый дом. Люди жили свободно, не особо переживая о завтрашнем дне. Они могли учиться, работать, переезжать из города в город. И никто не чинил им препятствий. Были, конечно, и трудности, но… сейчас они кажутся сущими пустяками.

Александр Иванович тяжело вздохнул.

– Это была свободная страна, – с тоской в голосе произнес он.

– Тогда что же с ней случилось? – спросил Сашка, искренне не понимая, что же могло произойти со столь процветающей некогда страной.

– Не только с ней, – бросил Александр Иванович, вяло подстегнув лошадь. – Навряд ли на земле найдется хоть один человек, который смог бы внятно объяснить тебе, почему мир так быстро скатился к пропасти. Некоторые говорят, что причина в экономике. Другие пеняют на разложение нравов. Третьи твердят о смене эпох. Так или иначе, но что-то пошло не так. Развитие остановилось, затем последовал долгий и тяжелый спад, ну и в итоге, в один не самый прекрасный момент, все рухнуло в бездну. Города и провинции начали хиреть, связи между ними рассыпаться, а каждый местечковый правитель вдруг осознав себя царьком, местным владыкой, принялся отгораживать свои владения от посягательств беспокойных соседей. Они нашли опору в региональных элитах, и довольно скоро каждая мало-мальски значащая провинция поспешила объявить себя независимой.

Дед ухмыльнулся и словно про себя тихо заметил:

– Знать бы от кого. Но так или иначе именно благодаря этим событиям появились на свет нынешние государства-карлики – мелкие пятна на карте.

– А почему люди молчали? – искренне негодуя, удивился Сашка.

– Люди?! А что люди? Они стремились выжить… – Александр Иванович пожал плечами. Ответ на простой детский вопрос поставил его в тупик. Почему молчали и терпели? Что ожидали? Да кто теперь может объяснить… Он встряхнул головой и вновь продолжил:

– Разруха в управление и разрыв всех прежних связей породили и новый цикл техногенных аварий: взрывы на крупных предприятиях и атомных станциях, предрешило окончательное падение всей нашей социальной структуры. Потом последовала череда войн и террора в попытках поделить еще старое наследство. Когда все закончилось, мы с удивлением обнаружили что живем в совершенно ином мире, и этот мир более всего походит на то, что когда-то называли средневековье – ты еще прочтешь об этом в учебниках, когда повзрослеешь.

Александр Иванович вновь тяжело вдохнул, жмурясь от встречного солнца, и чуть помолчав, продолжил:

– Это время назвали Великим переломом цивилизации, концом эпохи гуманизма. Впрочем, если она вообще была таковой. Мир скатился по ступеням истории вниз, в темные века. Города-государства, цветущие на транзитной торговле, закрепостили местное население, обитающее по другую сторону городских стен. Образование стало уделом лишь избранных. Лечение?! О-о, о нем вообще можно забыть. Хорошего оборудования практически не осталось, да и то, что есть, недоступно для простых смертных. Подвижники-эскулапы ходят по селам и маленьким городкам – и в том единственное спасение, но их слишком мало. Зато на улицах появились дети нового времени – сафиры! Многочисленное потомство генетически уничтоженного поколения.

– Это как? – с живым интересом поинтересовался Сашка.

– Наркотики, выпивка и радиация, – шмыгнув рябым носом, влез в разговор Цыган.

Александр Иванович недовольно покосился на сопровождающего и снова замолчал. Начиналась Красная пустыня. Она была огромна и состояла из западного горного массива и бесконечных просторов выжженной сухой земли. Когда-то на этом месте бушевала раздольем густой травы, бесконечная степь, равнина за равниной, бугор за бугром. Все изменилось внезапно, когда никому ни до чего уже не было дела. Осадки будто прекратились вовсе, климат стал сухим и жарким, и куски серой выжженной земли поглотили некогда цветущее поле. Кто придумал это странное название пустыни, никто уже и не помнил. Возможно, с красным цветом, цветом огня, отождествляли пылающий диск солнца, сопровождающий путников на всем протяжении маршрута – кто знает? Но название прижилось и укоренилось и даже более того, перекочевало на карты министерств, окончательно легализовавшись на государственном уровне.

Тележка, поскрипывая колесами, натужно тянулась вперед, оставляя позади выжженную палящим солнцем землю. Вокруг этого бескрайнего моря серой омертвелой поверхности лениво кружили огромные птицы, приобретавшие в воображение мальчика величину мифической птицы Рух.

Он уже давно решил, что выжить в таких условиях могут лишь создания, наделенные невероятными способностями. А таких он встречал только в легендах или сказках, на обветшалых страницах старых, потрепанных временем книг (новые стоили невообразимо дорого, и их могли позволить только очень богатые жители Вышгорода). Ну, или в восторженных рассказах его друзей, с придыханием и с тревожащим душу волнением поведывавших ему всевозможные городские легенды, от многих из которых напускался страх на весь оставшийся день.

Раз за разом фургон подбрасывало от попадавших под колеса небольших разбросанных по всей дороге камней, и трясло, отчего Александр Иванович нет-нет, да и позволял себе бросить несколько крепких словечек, неловко поправляя следом выцветшую старую кепку.

Дорога была дальняя, а обветшалая скрипучая телега, казалось, вот-вот издав последний звук, ляжет на все колеса, дополнив скупой пейзаж пустым потрепанным от времени кузовом. Такие частенько попадались на этом неласковом и опасном пути, по которому могла вести только острая нужда или крайняя необходимость. То тут, то там вспыхивали их обглоданные ветром и редкими кислотными дождями металлические остовы, распотрошенные ушлыми до таких занятий людьми.

Словно вспомнив о последних, Цыган прижал повидавшую виды двустволку к телу и внимательным взглядом вцепился в плывущую от раскаленного солнца даль.

– Боюсь, эта кляча выдохнется раньше, чем мы приедем, – проговорил он, сдвинув густые, черные брови.

– Не переживай! – бодро выдохнул Александр Иванович. – Она еще тебя переживет!

Цыган недобро посмотрел на соседа.

– С такой скоростью она переживет нас обоих.

– Брось! Старушка знает свое дело! – настаивал на своем Александр Иванович. – Вот увидишь, еще до заката будем ужинать в любимой харчевне.

Он по-дружески похлопал Цыгана по плечу. От такой фамильярности последний, казалось бы, должен был прийти в бешенство, однако ж Цыган, не изменив ни позы, ни выражения лица, все так же продолжал напряженно вглядываться в раскаленные просторы безжизненной, свирепой пустыни.

Потихоньку день начинал клониться к закату. Серая гладь бесплодной земли неспособной, наверное, взрастить даже чахлой травинки, очень быстро скрылась под колесами телеги, и навстречу огромным застывшим морем потянулись величественные горы. Высокие изъеденные ветром скалы, отбрасывая хмурую тень, замельтешили строем неровных, как пожелтевшие зубы Цыгана, скученных пиков.

– Приближаемся, – устало процедил Александр Иванович.

Сашке были слишком хорошо знакомы эти темные скальные отроги, сквозь которые, петляя, тянулась обезлюженная дорога. Он знал, что где-то там, в непроглядной дали, скрытой в веренице каменных пиков, лежат, подперев стальными боками стены, массивные ворота Солнечногорска. Это был черный вход в большой, обласканный щедрыми пошлинами город, с которого начинался путь в мир причудливый и разнообразный. Огромный осколок некогда единого государства поражал заезжий люд своей неряшливой громоздкостью и удивительными контрастами. Каким-то непостижимым образом все здесь сплеталось в единую структуру тела и настолько сильно прирастало друг к другу, что уловить линии этих разделов зачастую не представлялось возможным. По крайней мере неопытному взгляду трудно было понять, где начинаются венчанные пиками позолоченных шпилей дворцы, с пышными садами, где они переходят в помпезные виллы, отделанные тяжеловесным мрамором, и где все это скукоживается и перерождается в вереницу ветхих домиков, сплоченными шеренгами марширующими вдоль узких тихих улочек. Где-то все это разбавлялось мутными красками выцветших бетонных стен многоэтажных домов, стеклянным блеском высоток – но общим мерилом всего этого лоскутного существования по-прежнему оставался разросшийся и окрепший за последние годы городской рынок. Здесь можно было встретить кого угодно: щеголеватого молодого аристократа, разодетого со всем искусным пренебрежением к строгим формам и монохромным цветам, денежного воротилу, спешащего на биржу сквозь тесные ряды базарных лотков, добровольцев пограничной стражи и кустарей, в изношенных старых робах – здесь были все, и каждый находил то, что ему было нужно. Особенно бойкой торговля становилась в последние дни недели, когда со всех концов Республики в город съезжались торговцы и лавочники, и огромная, базарная площадь наливалась шумом и гомоном многотысячной пестрой толпы. Таковой она должна была быть и завтра, в первую субботу сентября, когда дороги заполнятся торговыми караванами и одиночными повозками, стекающимися к огромной, позолоченной короне, венчающей главные ворота на Семиречье. Над их головами сверкнут на солнце два лавровых венка под кованой короной и чуть приоткрытый глаз с ресницами-лучами (символ местной аристократии и выборного губернатора), и массивные створки открытых ворот проводят их в мир суетливый и жадный, почитающий корысть выше всякой добродетели.