Михаил Март - В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина Страница 2

— Скажи-ка, Василь Кузьмич, а что флот делает у твоих берегов? Я ничего не слышал о военных базах в этом районе. Камчатский дивизион в 47-м расформирован.

— А при чем тут флот?

— Я дугу описываю, чтобы зайти в бухту с подветренной стороны. Не иду напрямки, как другие, мне бортовой ветер геморроя добавляет. Захожу с востока. Весной еще заметил сторожевик, болтающийся на рейде в бухте у мыса Чирикова. Что за корабль, не разглядел, слишком далеко. Но сейчас опять его видел на том же месте. Прострел видимости хороший. Там обычно густой туман и мелей много, даже сторожевикам заходить в бухту опасно, а этот все рекорды бьет. Берега там дикие. Может, командование ТОФ[1] запросить?

— Сам разберусь. Не лезь.

— Хозяин — барин. Только морякам у твоих берегов делать нечего.

Генерал поднял руку. Из стеклянной будки выскочил подполковник в грубой шинели и взял у капитана портфель.

— На сортировку, товарищ генерал?

— Не гони волну, Сорокин. Санитарный контроль на ворота, всех дизентерийных — в сторону, в колонну, и строем к пятому котловану.

— В расход? Подогнать машины?

— Ты мне заразу на транспорт занести хочешь? Сами доплетутся.

— Патронов мало.

Генерал глянул на капитана. Тот отрицательно покачал головой.

— Опять с материка боеприпасы не прислали?

— Я тут ни при чем, — пожал плечами капитан.

— Десять верст протопают, сами в котлован свалятся. Умирающих на пути не бросать, пусть их волокут живые. Нам только эпидемии не хватает для полного счастья. Заровняешь котлован бульдозером, не то ветер заразу по всему колымскому тракту разнесет.

— Они же заледенеют в отстойниках, пока вы их сортировать будете… — неуверенно сказал капитан.

— Ты свое дело сделал, Ефимыч. Искупал этап в ледяной воде, теперь рот не разевай. Груз принят, бумаги приняты. Отчаливай. Надеюсь, хлорки тебе хватит трюмы промыть.

Лицо генерала побагровело. Он стиснул зубами трубку.

Старый моряк, переваливаясь с ноги на ногу, побрел к люку вышки.

Никто никого не винил, никто ни на кого не обижался. Каждый жил по своим законам и уставам. Их диктовали не люди, а условия. Проснулся — значит жив, а дальше как карта ляжет.

2.

Рядом с вахтой находился административный корпус транзитной тюрьмы. Дальше, через всю зону транзитки, тянулись ряды бараков с покатыми крышами, похожие на колхозные теплины. Территория была обнесена густой паутиной колючей проволоки, через каждые сто метров — «скворечники»[2], оборудованные прожекторами и пулеметными установками. В стороне от КПП, у дороги, стояло уродливое здание бани без окон, где каждый новобранец смывал с себя прошлое, оставляя надежду, волосы, вещи, деньги, фотографии родных, спрятанные бритвы, финки, одним словом, все, кроме татуировок. Тянувшаяся от загонов разноперая колонна входила с одной стороны, выходила с другой, но уже подогнанная под общий стандарт — серо-мышиная масса с обритыми тупыми машинками головами. Сотни разбивали на четыре части и по двадцать пять человек загоняли в грузовики. В тесноте, да не в обиде. Втискивались. Сесть трудно, но по дороге при утряске каждая задница доставала до скамьи, по собственному желанию уже не встанешь, моли Бога, чтобы кости не хрустнули.

Мрачный генерал теперь стоял у окна в кабинете второго этажа административного корпуса и безучастно наблюдал за потоком новобранцев, проходящих фильтрацию. Полковник Челданов, правая рука генерала, коротко, но четко докладывал обстановку:

— Списать придется триста семь человек. Безнадежные. Семьсот тридцать можно поставить на ноги, переправим их в центральную больницу на левый берег Колымы. Из Владивостока отправлено три тысячи сто девять голов. Этап сдан в количестве двух тысяч трехсот семидесяти двух. Недочет — семьсот тридцать семь единиц, замоченных капитаном во время бунта. Трупы остались на борту. Я распорядился дать больше горячей воды в баню, по пять шаек на рыло. Отогреются. Тех, кто держится на ногах, отправлю на сорок седьмой километр, в Докучаевский леспромхоз. Пару месяцев на адаптацию им хватит, потом перераспределим, растасуем, залатаем дыры.

— В Хабаровске комплектуют этап. Надеются перекинуть его в Ванинский порт к концу месяца. Не верю. Байки. Навигация кончается, а значит, до весны будем жить с тем, что есть. Сплошной дефицит. Во всем. Москве нужен план, а не наше нытье. Оправдания не принимаются, — не оборачиваясь, пророкотал генерал.

— Выстоим, Василий Кузьмич, не впервой. Лошадей пригнали здоровых, и то спасибо.

— Что еще?

Полковник открыл папку и переложил листы.

— Кальсоны, рубахи, суконные портянки — три с половиной тысячи пар. Стеганные ватные штаны, гимнастерки, кирзовые ботинки — три тысячи двести пар. Телогрейки, бушлаты, шапки-ушанки армейского образца — три тысячи.

— Что с медикаментами?

— Опять пенициллина не хватает, до навигации не дотянем.

У генерала на скулах заходили желваки. Выругался и сел за пустой письменный стол, вычищенный до блеска. Грязи генерал не выносил, ее под ногами хватало. Полковник стоял, генерал сидел. Оба молчали.

Первый заместитель начальника Дальстроя генерал-майор Белограй больше пяти лет ходил в первых замах и больше года носил приставку «и.о.». Год назад назначили нового начальника — месяца не выдержал, слег в госпиталь. До сих пор и не оправнлся. Его имени никто не успел запомнить, а в глаза единицы видели, так что Белограй Василий Кузьмич оставался полноправным хозяином Дальнего северо-востока страны, с безраздельной властью над всем гражданским населением, не считая ста восьмидесяти тысяч заключенных в богом обиженном крае. Его власть не распространялась только на военных и Тихоокеанский флот, однако по неписаным законам военные округа оказывали содействие и посильную помощь дальневосточному императору. Неровен час. сам угодишь в его сети, будь ты адмирал или солдат. Суровый мужик, жесткий. Другим быть не мог: с 32-го осваивает Колыму. При нем зарождались великие комсомольские стройки Воркуты, Печоры, Караганды, Комсомольска-на-Амуре и Колымы, и всегда он ощущал нехватку кадров, главным образом вольнонаемных. Службу начинал при Ягоде, пережил ежовщину, получил орден от Берии, Меркулова не заметил и теперь подчинялся министру госбезопасности Абакумову. Но это формально. Дальстрой продолжал курировать Берия, хотя в последнее время Лаврентий Павлович меньше времени уделял Дальнему Востоку, все его внимание сконцентрировалось на атомной промышленности. Черный гений преуспел и в этих делах. В Семипалатинске испытана наша первая атомная бомба. Не так был страшен взрыв родной сестрицы американской бомбы, как взрывная волна, поднявшая на дыбы все мировое сообщество. Дядя Джо, так называли Сталина на Западе, стал полноценным и грозным противником Штатов. Упустили ребята момент, и теперь придется считаться с амбициями Союза Советских Социалистических Республик. Генерал Белограй знал больше того, чем ему полагалось. На его рудниках, приисках и лесоповалах работали лучшие кадры из всех отраслей. В том числе физики и оружейники из КБ Курчатова. Он лично с пристрастием допрашивал специалистов, если какая-то тема его особенно интересовала. Генерал не отставал от жизни, слушал по ночам приемник, подаренный ему краснофлотцами. Английский язык знал, как родной, но никогда не афишировал этого. Японские радиоканалы ему переводил на русский пленный японец. Толковый малый, генерал его ценил. Даже таскал за собой в свите. Японцев в лагерях хватало. Дохли как мухи, не было в них русской стойкости, зато работали слаженно, бегом и с песнями, не бунтовали и от блатарей отбивались лихо. По одиночке их не селили, только бригадами. Это спасало им жизнь.