Гевин Экстенс - Вселенная против Алекса Вудса Страница 2

Меня привезли в полицейский участок Дувра, где велели проследовать в комнату для допросов № 3, но сперва пришлось довольно долго просидеть в какой-то бытовке в порту. Мимо ходили офицеры из портовой охраны, но со мной никто толком не разговаривал, если не считать немногосложных приказов вроде «Сядьте здесь!» и «Ждите!» да отдельных реплик относительно моей дальнейшей судьбы, но голоса сливались в хор, как в греческой трагедии. После каждой фразы они спрашивали, все ли я понял, словно я имбецил.

Если честно, я вполне тянул на имбецила. Все-таки еще не совсем очухался после приступа. Он здорово потрепал меня: руки-ноги плохо слушались и голова была чугунная. Хотелось пить, но спрашивать, нет ли тут автомата с водой, было неловко — вдруг подумают, что я собираюсь дать деру. Сами знаете, как это бывает: стоит влипнуть в неприятности, и самый невинный вопрос может еще больше испортить дело. Не представляю, почему так получается. Как будто переносишься в иное измерение, где люди не признают таких простых вещей, как жажда или автоматы, торгующие напитками. Видимо, предполагается, что в особо серьезных случаях диетическая кола неуместна.

В конце концов за мной приехала полицейская машина, на которой меня и отвезли в комнату для допросов № 3 — лучше не стало.

Комната для допросов № 3 оказалась размером со шкаф и обставлена была в самом что ни на есть спартанском духе. Голые стены, голый пол, прямоугольный стол, четыре пластиковых стула и крохотное глухое оконце. Еще я заметил пожарную сигнализацию и камеру наблюдения под потолком. Вот и вся мебель. Даже часов не было.

Мне снова велели сесть и оставили одного, и опять надолго, просто ужас как надолго. Я даже предположил, что они специально так делают, чтобы вывести меня из равновесия. Они не давали мне повода так считать, но почему-то я решил, что это так. К счастью, я знаю, чем заняться, когда нечего делать: есть тысяча упражнений, которые помогают сохранять спокойствие и сосредоточенность.

Когда устал, а расслабляться нельзя, надо загрузить мозг какой-нибудь работой, чтобы не засыпал. Я принялся спрягать неправильные испанские глаголы, начиная с настоящего и постепенно продвигаясь к более сложным временам. Разумеется, я делал это про себя, поскольку за мной наблюдала камера, но мысленно проговаривал каждый слог, следя за правильностью произношения и постановкой ударений. Я добрался до entiendas — безличная форма, второе лицо, сослагательное наклонение глагола entender («понимать»), — когда открылась дверь и в комнату вошли два офицера. В одном я узнал полицейского, который вез меня из порта. Он держал в руках папку с бумагами. Другого я видел впервые. Оба выглядели раздраженными.

— Доброе утро, Алекс, — поздоровался незнакомый офицер. — Я старший инспектор Эре. Инспектор Каннингем мой помощник, вы уже виделись.

— Да, — откликнулся я. — Здравствуйте.

Не буду тратить время на описание внешности старшего инспектора Эрса и его помощника инспектора Каннингема. Мой школьный преподаватель английского, мистер Тредстоун, не уставал повторять: когда описываешь человека, необязательно упоминать каждую мелочь, а лучше выделить одну деталь, которая сразу раскроет характер персонажа. Так вот, у старшего инспектора Эрса на правой щеке была родинка размером с монетку. А у его помощника инспектора Каннингема ботинки были надраены так, что глаза слепило.

Они устроились за столом и жестом предложили мне сесть напротив. Я даже не заметил, что вскочил, когда они вошли. Так уж меня приучили в школе — вставать, когда в комнату заходит взрослый. Вроде это нужно, чтобы выразить уважение, но с какого-то момента начинаешь это делать автоматически, не выражая ничего.

Какое-то время они просто смотрели на меня и молчали. Мне хотелось отвести взгляд, но это могло показаться невежливым, так что я тоже молча смотрел на них и ждал.

— Алекс… — начал старший инспектор Эре, — за последнюю неделю ты натворил таких делов, что практически стал знаменитостью.

Мне такое начало не понравилось. Что я мог ответить? Да меня ведь ни о чем и не спрашивали. Так что я лишь пожал плечами. Вряд ли им это понравилось, но совсем не реагировать на их слова было бы странно.

Старший инспектор Эре почесал свою родинку и сказал:

— Ты понимаешь, что влип?

Вопрос звучал как риторический, но я на всякий случай кивнул.

— И понимаешь почему?

— Кажется, да.

— Понимаешь, что дело серьезное?

— Да.

Старший инспектор Эре посмотрел на своего помощника, который все это время молчал, потом снова перевел взгляд на меня.

— То, как ты вел себя весь последний час, заставляет меня усомниться в том, что ты понимаешь хоть что-нибудь. Если бы ты сознавал всю серьезность своего положения, ты не был бы сейчас таким спокойным. Скажу честно, будучи на твоем месте, я бы очень-очень нервничал.

Он использовал деепричастный оборот вместо конструкции с повелительным наклонением в функции сослагательного «будь я на твоем месте». Я это заметил, потому что перед их приходом как раз думал о сослагательном наклонении, но поправлять его вслух, пожалуй, не следовало. Людям не нравится, когда их поправляют. Мистер Питерсон неоднократно повторял, что когда я посреди беседы подмечаю в чужой речи ошибки, я веду себя как законченный засранец.

— Скажи мне вот что, Алекс, — продолжил старший инспектор Эре, — тебе самому не кажется, что с учетом обстоятельств твое равнодушие к происходящему не совсем нормально?

— Я не могу себе позволить поддаваться эмоциям. Мне это противопоказано.

Старший инспектор Эре тяжело вздохнул, затем кивнул Каннингему. Тот вытащил из папки какую-то бумагу и протянул ему.

— Мы обыскали твою машину. Сам понимаешь, тебе многое придется объяснить.

Мне казалось, что объяснения требует лишь одна вещь, но я кивнул. И тут старший инспектор Эре удивил меня, начав задавать совершенно неожиданные вопросы. Например, он спросил, как пишется мое полное имя, и попросил назвать дату рождения. Это меня озадачило: зачем они попусту теряют время, если и так знают, как меня зовут, ведь у них мой паспорт. Почему не перейти сразу к делу? Впрочем, я был не в том положении, чтобы диктовать правила игры.

— Меня зовут Александр Морган Вудс. Родился двадцать третьего числа девятого месяца тысяча девятьсот девяносто третьего года.

Не сказать, чтобы мне нравилось мое полное имя, особенно его средняя часть. Но чаще всего ко мне обращаются просто «Алекс», как эти полицейские на допросе. Если вас нарекли Александром, очевидно, что людям будет лень произносить ваше имя полностью. Большинство ограничится двумя первыми слогами. Мама и вовсе использует только второй — и зовет меня Лекс, как лысого злодея Лекса Лютора, — правда, она звала меня так еще до того, как я облысел. Потом она заявила, что сокращение было пророческим. А раньше считала, что это просто ласковое прозвище. Старший инспектор Эре поморщился и снова кивнул Каннингему, как фокусники кивают ассистентам с реквизитом.