Уилбур Смит - В джунглях черной Африки Страница 2

С видимым усилием Дэниел очнулся от охвативших его невеселых дум и повернулся к Джонни Нзоу.

— Скажите, смотритель, неужели африканские слоны действительно обречены? Сколько этих чудесных животных осталось в Зимбабве в целом и в Национальном парке Чивеве в частности?

— Во всем Зимбабве примерно пятьдесят две тысячи слонов, а по нашему парку я назову вам точную цифру. Всего три месяца назад мы провели аэросъемку при поддержке Международного союза охраны природы. Засняли всю площадь парка, а затем, используя аппаратуру с высокой разрешающей способностью, подсчитали поголовье.

— И сколько же?

— Только у нас в Чивеве — восемнадцать тысяч.

— Да, поголовье большое, почти треть от общего количества слонов Зимбабве. И все они тут, в одном парке. — Дэниел удивленно поднял брови. — Наверное, на фоне всеобщей тревоги за судьбу слонов, всеобщего пессимизма вы испытываете радость и воодушевление?

— Напротив, — нахмурился Джонни Нзоу, — цифры, которые я привел, вызывают у нас беспокойство, доктор Армстронг.

— Не могли бы вы объяснить, почему?

— Все очень просто. Содержать такое огромное поголовье нам просто не по силам. Полагаем, что идеальное количество слонов для Зимбабве — тридцать тысяч. Один слон съедает в день до тонны растительной массы, а чтобы получить ее, он валит столетние огромные деревья, стволы которых в диаметре достигают метра.

— Что же произойдет, если вы позволите этим огромным стадам процветать и производить потомство?

— Все опять очень просто. В мгновение ока слоны превратят парк в пустыню, затем вымрут сами, и у нас не останется ничего — ни деревьев, ни парка, ни слонов.

Дэниел кивнул, как бы подбадривая смотрителя. Когда будут монтировать фильм, он вставит в это место кадры, снятые несколько лет назад в кенийском Национальном парке Амбосели, — кошмарные картины опустошения: красная, словно выжженная земля, черные, без коры и листвы, мертвые деревья, голые ветви — словно руки, застывшие в мольбе под голубым зноем африканского неба. Повсюду иссохшие на солнце трупы слонов — их убили голод и браконьеры — как пустые, никчемные кожаные мешки.

— И каков же выход из создавшегося положения? — тихо спросил Дэниел.

— Выход есть, но боюсь, очень жестокий.

— Вы нам покажете?

— Это не очень-то приятное зрелище, — медленно проговорил Джонни Нзоу, — но вы увидите, что надо делать.

Дэниел проснулся за двадцать минут до рассвета. Эту привычку он приобрел здесь, в этой долине, и ее не смогли убить ни годы городской жизни после отъезда из Африки, ни серые холодные европейские рассветы, ни частые межконтинентальные перелеты, когда уже перестаешь замечать смену временных зон. Привычка оказалась слишком сильной, особенно после нескольких лет ужасов родезийской войны, в ходе которой он провел не одну ночь в боевом охранении.

Рассвет был для Дэниела волшебной частью суток, тем более здесь, в долине. Он вылез из спального мешка и потянулся к стоящим у ног ботинкам. Он и его люди спали не раздеваясь на поджаренной солнцем земле. Вчера перед сном все беспорядочно улеглись вокруг костра — теперь о нем напоминали лишь тлеющие красноватые угольки. И никакой изгородью из обрезанных веток люди бивак не обнесли, хотя во время ночевки вокруг временного лагеря частенько раздаются ворчание и рык львов.

Дэниел зашнуровал ботинки и, тихо ступая между спящими, выбрался из лагеря. Пока он шел к вершине холма, капельки росы, висящие на траве подобно мелким неровным жемчужинам, намочили ему брюки по колено. Он нашел подходящий валун серого гранита и устроился поудобнее, кутаясь в теплую куртку.

Незаметно, крадучись, наступал рассвет, подкрашивая облака над широкой рекой в нежно-серебристые оттенки розового и серого. Над темно-зелеными волнами Замбези колыхался и пульсировал таинственный туман. На фоне бледного неба темными резкими точками взметались утки и выстраивались в воздухе боевым правильным клином. В робком утреннем свете их мельтешащие крылья поблескивали словно металлические лезвия ножей.

Где-то совсем рядом раздался львиный рык — внезапный и громкий, — затем замер и перешел в недовольное урчание. Дэниел невольно поежился; стало как-то не по себе, хотя прежде он слышал льва столь часто, что воспринимал этот рев не иначе как истинный голос Африки.

Тотчас внизу, у края болота, показался силуэт огромной кошки с темной шелковистой гривой. Покачивая опущенной головой в такт своей надменной походке, величественно вышагивал сытый лев. Пасть полуоткрыта, угрожающе посверкивают клыки. Впрочем, стоило только льву исчезнуть в густом прибрежном кустарнике, как Дэниел с сожалением вздохнул по поводу окончания столь великолепного зрелища.

Внезапно за спиной раздался шорох. И не успел он вскочить на ноги, как Джонни Нзоу потрепал его по плечу и присел рядом.

Джонни закурил сигарету. Дэниелу так и не удалось заставить его бросить курить. Они, как прежде, сидели рядом — друзья, понимающие друг друга без слов, — и, наверное, в сотый, если не в двухсотый раз наблюдали, как восходит солнце.

Почти совсем рассвело, и наконец наступил тот божественный миг, когда над темным лесным массивом показался огненный шар и все озарилось фантастическим светом — весь их мир сверкал и переливался, — как керамика, только что извлеченная из муфельной печи.

— Десять минут назад вернулись егеря. Нашли стадо, — сообщил Джонни, нарушив тишину и одновременно лишив рассвет очарования.

Дэниел вздрогнул и повернулся к Джонни.

— Сколько? — спросил он.

— Около пятидесяти.

Поголовье в общем-то оптимальное. Больше они переработать не смогут: на такой жаре мясо и шкуры слонов быстро разлагаются. С другой стороны, для меньшего числа слонов использование такого количества охотников и техники не оправдано.

— Ну что, не передумал снимать? — поинтересовался Джонни.

— Да, я хорошо подумал, — кивнул Дэниел. — Скрывать такие вещи — лицемерие.

— Люди едят мясо, носят кожу, но вряд ли пойдут на экскурсию на скотобойню, — заметил Джонни.

— Трудно сказать. Люди имеют право знать правду.

— Если бы я тебя не знал, то решил бы, что ты просто гоняешься за сенсацией, — прошептал Джонни.

Дэниел нахмурился.

— Ты единственный человек, которому я позволил сказать такое. И только лишь потому, что ты сам знаешь, что это неправда.

— Да, знаю, — согласился Джонни. — Тебе этого не хочется, так же как и мне, но ты первый сказал, что иногда приходится причинять боль.

— Ладно, пошли. Дела не ждут, — бросил Дэниел угрюмо.