Олег Говда - Геном бессмертия Страница 2

Вспомнив о девушке, капитан сбился с шага и еще раз окинул цепким взглядом чердачные окна близлежащих домов, откуда так удобно стрелять в спину.

Вообще-то городок был подозрительно пуст.

Как правило, после того, как безносая старуха с кровавой косой, собрав щедрую жатву, уходила вслед за армиями, из всех щелей и укрытий на свободу, на воздух, к солнцу выбирались уцелевшие жители. А грохот взрывов и треск выстрелов сменялся нестройным и растерянным гулом голосов, и главное — пусть еще совсем неуверенным и негромким — смехом. Быстрее всех привыкающие к новым обстоятельствам дети, выменивали или выпрашивали у проходивших солдат еду. Старики и женщины разбирали завалы, в поисках пропавших родных или, пытаясь достать присыпанное имущество. Как робкий подснежник проталкивается сквозь сугроб и полураскрытым бутоном тянется к теплу, люди смывали с лиц копоть войны, отряхивали с одежды воняющую пироксилином пыль, перевязывали раны и приходили в себя. Скорбя о погибших и радуясь продолжению собственной жизни.

Но здесь, в этом небольшом городке, население словно вымерло или, что вполне возможно, было заранее, по каким-то неведомым причинам, вывезено отступающими гитлеровцами. Впрочем, эта тайна уже проходила по ведомству контрразведки и прочих служб тылового обеспечения, а не разведки фронта.

Тихо и ровно гудя моторами, высоко в небе проплыли на запад тяжелые туши ТБ-3. Много, не меньше полка. Эскадрилья "яков", едва различимая в вышине, осуществляя прикрытие неуклюжих и тихоходных машин, из-за существенной разницы в скоростях, разбившись на четыре пары, выписывала вокруг бомбардировщиков затейливые хороводы. О столь печальном для Красной армии господстве в небе фашистских асов в первые годы войны, фрицы давно уже позабыли, но все еще могли показать зубы…

Перед одним из немногих в центре почти не искалеченных домов, двухэтажным особняком, не помеченным не только временной табличкой, но даже наклеенным на массивную дверь бумажным листком, капитан одернул форму, зазвенев медалями, и вошел внутрь. Буквально в двух метрах от входа, холл перегораживал длинный стол.

Корнеев козырнул, бдительно направившему на него ствол автомата, часовому, после чего предъявил, шагнувшему на встречу, дежурному офицерскую книжку и предписание. Дождался пока молоденький лейтенант, но с медалями "За оборону Москвы", "За отвагу", Орденом "Красной Звезды" и двумя золотистыми нашивками, свидетельствующими о перенесенных тяжелых ранениях, скрупулезно сверит документы со своим списком и только после этого произнес:

— Капитан Корнеев, командир отдельной разведывательно-диверсионной роты при отделении разведки штаба фронта. К полковнику Стеклову.

— Да-да, товарищ капитан… — скороговоркой подтвердил дежурный офицер, уважительно взглянул на Звезду Героя, Орден "Ленина", такую же, как и у самого "За оборону Москвы" и другие награды, и протянул Корнееву документы. Потом откозырял и продолжил. — Все в порядке. Можете подняться… Второй этаж, третья дверь налево. Входите без доклада. Михаил Иванович ждет вас.

Корнеев быстро поднялся широкими деревянными ступенями, застланными толстой ковровой дорожкой, полностью поглощающей шаги. Точно такая же дорожка укрывала и пол второго этажа. Похоже, прежние жильцы дома более всего ценили тишину и покой. Что для нынешних постояльцев, было как нельзя кстати. Ведь, несмотря на форму, знаки различия и прочую военную атрибутику, большинство из них даже ни разу не ходило в атаку и, наверняка, с трудом умели обращаться с собственным табельным оружием. Здесь, в ближнем тылу, куда едва долетали, словно эхо далекой грозы, слабые отголоски боев местного значения, обозначающие линию соприкосновения с врагом, размещался мозг отделения разведки фронта, его аналитический отдел.

Дежурный офицер, похоже, все-таки успел предупредить о прибытии Корнеева по внутренней связи раньше, поскольку старшина, занимавший пост на площадке следующего этажа, козырнул капитану и скосил глаза в нужном направлении.

Дверь в комнату открылась почти бесшумно. Высокие, стрельчатые окна были плотно задернуты толстыми шторами, а в довольно просторном помещении царил уютный полумрак, невзирая на старания двух керосиновых ламп, пытающихся пролить свет сквозь плотные зеленые абажуры. Хотя, из-за количества табачного дыма, витавшего в комнате, этот полумрак не смог бы развеять и самый яркий солнечный день.

Весьма пожилой, полностью седой полковник, в мешковато сидевшем на нем кителе с эмблемами бронетанковых войск на петлицах и погонах, оглянулся на открывающуюся дверь и приветливо улыбнулся, входящему офицеру.

— Наконец-то…

— Товарищ полковник, — бросил ладонь к козырьку фуражки Корнеев. — Капитан…

— Да, что ты, Николай, как не родной… — нетерпеливо прервал доклад тот, резким взмахом руки. — Заходи, не стой в дверях. Я и сам вижу, что прибыл. Давно жду тебя…

— Согласно предписанию…

— Вот горе с кадровыми военными, — вздохнул полковник, подходя ближе и протягивая для приветствия руку. — Каждое слово понимают буквально. Я же фигурально выражаюсь. Знаю, что ты прямо из госпиталя. Сам с начмедом ругался… Выписывать тебя не хотели. Мол, последствия контузии… Пришлось на его латынь своей ответить… Сам то ты как считаешь: здоров или не помешало б еще пару деньков на койке поваляться?

Корнеев осторожно и уважительно пожал мягкую ладонь полковника.

— Здоров!

Капитану уже приходилось несколько десятков раз претворять в жизнь разработанные отделом Стеклова операции, и Корнеев отлично знал, что, несмотря на все свои неискореняемые гражданские привычки, бывший преподаватель академии и профессор математики был практически непогрешим в расчетах. Благодаря чему разведгруппы, уходившие в тыл врага, на подготовленные им задания, какими бы абсурдными или сумасбродными те не казались, почти всегда возвращались в полном составе.

— Ну и славно… Важно, Николай, не то, что о нас говорят врачи, а как мы сами себя чувствуем. Один мой знакомый доктор любил шутить: "Дайте мне пациента, а уж диагноз, будьте уверены, я ему обеспечу". Присаживайся к столу, — придерживая Корнеева за талию, словно тот был барышней, полковник направил офицера в указанном направлении, а сам шагнул к двери. — То-то я чувствую, в глазах щиплет. А когда смотришь от окна, так почти и незаметно… — невнятно объяснил он свои действия. — А как оглянулся, матерь Божья, топор повесить можно. Счастье, что моя Галина Петровна не видит этого безобразия. Засиделся я… Срочно, необходимо проветрить помещение! — наконец-то завершил полковник свою мысль и распахнул настежь дверь. — А ты, Николай, кури-кури, не стесняйся… — тут же прибавил он. — Хуже не станет…