Любовь Овсянникова - Приключения с Тосиком Страница 2

Непьющий дядя Игнат, услышав скандал в доме соседей, несколько раз пытался помочь: бежал к ним через улицу и утихомиривал пьяницу. Однажды куму Тосику это надоело, и он встряхнул усмирителя за грудки. Тогда дядя Игнат не удержался и заехал Рэпаному в рыло.

— Спасите! Орех убивает моего мужа! — закричала тетка Клавдия, придерживая на свежем синяке, что красовался у нее под глазом, холодный пятак. — Тосик, тебе очень больно? Котеночек мой, — щебетала она возле драчуна.

— Отойди, чмарище! Из-за тебя вот... ой, ой... — поглаживал кум Тосик счесанную челюсть.

— Что ты наделал, бандит? — накинулась кума на дядю Игната.

— Вот теперь я понял, что ты сама виновата, — сказал он. — Ты просто дура. Не удивлюсь, если и Тосик тебя бросит.

— Во-он! Вон из моего дома!

— Тьху! Живи как знаешь, — плюнул на куму мой дядя и пошел домой.

А утром кум и кума шли на работу, влюбленно держась за руки, словно ничего не случилось. Только их побитые физиономии напоминали про ночные приключения.

— Вот тебе и кума, — сделала вывод тетя Мария.

Прошло несколько дней. Под вечер дядя Игнат зашел в буфет с Дмитрием Додой. Иногда он угощал Доду за то, что тот давал ему читать книги из своей библиотеки. Выпивохи они были никакие, но упрямо придерживались мужской традиции.

В углу сидел Тосик Рэпаный в подогретом состоянии, а рядом с ним стоял участковый.

— Тосик, иди домой. Ты уже изрядно выпил, поговорил с приятелями. Чего тебе еще надо? — уговаривал он.

— Я еще не закусил. Вот немного заем и потопаю, — обещал Тосик Рэпаный. И тут он увидел, что в буфет вошли мой дядя и Дода. — О! — встрепенулся он. — Кого я вижу?!

Тосик повернулся к участковому, который успел отойти и теперь стоял возле прилавка, и с удовольствием пообещал:

— Нет, поем дома.

— Молодец! — обрадовался участковый, что в этот вечер одной заботой у него будет меньше.

— Ага, — согласился Тосик. — Я только отблагодарю кума, — и он двинулся к дяде Игнату.

— Ты что это, Орех недорезанный, бить меня удумал? В собственном доме? — разжигался для драки вредный Тосик Рэпаный.

— Тю! — сказал мой дядя. — Я думал, он мириться собрался. Зачем ты мне такой нужен? Иди к чертовой матери! — дядя Игнат не любил сориться с людьми, и, когда такое случалось, очень переживал, искал малейший повод для восстановления мира и взаимопонимания.

Участковый направился к рассерженному Тосику.

— Сейчас ты у меня скупишься на пятнадцать суток, — пообещал он ему.

— Не сердись на него, Сергей Иванович, — сказал дядя Игнат. — У него сегодня праздник.

— Какой? — оторопел сам кум Тосик такому известию.

— А ты забыл?

— Не забыл, но не помню.

Дядя Игнат подмигнул Доде и начал выдумывать дальше:

— Возможно, я что-то перепутал. Сегодня же пятница?

— Пятница, — поддакнул заинтересовавшийся скандалист.

— Так твоя Клавдия вареники на ужин варит!

— С чем! — вырвалось у кума Тосика, который до самозабвения любил вареники с творогом. Забыв о недавних грозных намерениях, он опустился на стул.

— Как с чем? Вот тебе и на! Даже Сергей Иванович знает, что Клавдия творог днем купила. Так же, Иванович? — обратился дядя Игнат к участковому.

— Конечно, — подтвердил тот. — Видишь, как кстати. Ты как раз аппетит нагулял.

— Подожди! — отмахнулся от участкового Тосик. — Кум, а ты не врешь? Потому что я тебя знаю, шутника.

— Вот тебе крест, а вот — сто грамм. Если вру, то удавлюсь, — мой дядя набрался храбрости и выпил всю стопку.

— Эх, наливай мировую! — передумал скандалить кум Тосик.

В тот вечер они изрядно нагрузились спиртным.

Стояла тихая осень. Неслышно опадала чуть утяжеленная росой листва, в прохладном небе заострились звезды. Даль сделалась звучнее. Несмелые сумерки расстеляли над землей тьму, где-то грустно завел песню последний сверчок. От реки повевало влагой и запахами тины.

— Только ты меня больше не бей, — услышали мы, когда эти гуляки остановились около нашего двора, — мне очень больно.

— А ты куму не обижай, — не сдавался дядя Игнат.

— Так ей это нравится, а мне нет.

— Не понял, — удивился дядя. — Что ей нравится?

— Значит, ты тупой, и не понимаешь пламенной страсти, — подвел итог кум Рэпаный. — Ты у нее спроси, она тебе все объяснит.

На том они разошлись

— Я с кумом мирился, — успел сказать мой дядя, переступая порог. Его окончательно развезло, и он упал на кровать, как подкошенный.

— Ой, о-ой... — страдал мой дядя с перепою.

Мы с тетей Марией время от времени подносили ему ведро с водой, куда он выливал из себя то, что душа не принимала. А в перерывах протирали ему лицо и шею мокрыми салфетками и накладывали на лоб холодный компресс.

— Ой, умираю...

— А зачем пил?

— Не напоминай, — просил мой дядя. — Я ради кума. Мы же мирились.

— Ага, наклюкались оба, — тетя поднесла ухо к форточке, прислушалась. На улице было тихо. — У кума кулаки как две гири висели, когда он домой шел, — объяснила она мне. Красные кулаки, если они тяжело висели вдоль туловища, были у кума Тосика признаком агрессии. А это уже опасно.

Вдруг тишину пронзительно прорезал звон разбитого стекла. Мы с тетей бросились к окну, и как раз увидели, как в доме, что стоял напротив через дорогу, из окон посыпались стекла.

— А почему все село знает, что ты вареники варила?! — теперь легко донеслось оттуда.

— Вот же гад, — вздрогнул дядя. — Ох, ох... Неужели правда, что у кумы были вареники на ужин? — спросил он у жены.

— Наверное.

Вокруг нас стоял непроницаемый мрак, потому что дяде так лучше. Мы не отводили глаз от дома тетки Клавдии — там горел свет, но никого видно не было.

— Они в дальней комнате, в бабушкиной, — сказала я.

— И-и-и... И-и-и... — скоро послышался оттуда детский визг. — И-и-и...

— Да что же он с детьми делает, садист!

Дядя любил малых детей, это любому известно. И не мог слышать их плача, он на пытки за ребенка готов был пойти, не только на Тосю Рэпаного. Тетя Мария тоже начинала нервничать.

Мы уже знали, что у кума Тосика и Клавдии ночь любви начиналась дракой, а заканчивалась примирением с дальнейшим апофеозом. Знали это и домашние, невольно втягиваемые в этот спектакль. Но им от этого легче не становилось и они при первой же возможности старались выбежать на улицу и скрыться. Часто они отсиживались в погребе, а если там было очень холодно, то дети бежали к соседям, а бабушка Федора — в кусты.

На этот раз они, похоже, оставались в доме, и было подозрение, что от пьяного кума достается не только объекту его вожделения, но и остальным.