Луи Буссенар - Приключения в стране львов Страница 2

Еще семь-восемь секунд, и будет поздно. Но Андре, не растерявшись, выстрелил, когда та уже собралась напасть на них.

Пуля попала зверю в бедро и перебила его. В ярости, упираясь передними лапами, она, рыча и истекая кровью, поползла к бледнолицым метателям молний.

Стрелок подпустил ее поближе и разрядил винтовку в самую пасть.

Львица упала с совершенно раздробленной головой. Последствия от выстрела оказались слишком разрушительными. Череп раскрошился на мелкие куски, глаза выкатились, зубы вылетели, язык был разорван.

— Чем это вы зарядили ружье? — спросил он Барбантона.

Солдат в первый раз засмеялся, отчего его старческое лицо еще больше сморщилось.

— Разрывной пулей, только и всего. Разве плохо?

— Напротив, очень хорошо. Иначе не знаю, как бы я справился с такой зверюгой.

— Раз дело идет о самке, я вам скажу, нужна особая осторожность. Самцы погибли честно, благородно, без всяких фокусов, а она не могла и тут обойтись без хитростей. Берите с меня пример, господин Андре, и никогда не доверяйте женскому полу. Не верьте ни человеческим самкам, ни самкам животных. Учтите опыт старого жандарма и обманутого мужа.

Молодой человек только улыбнулся и, указывая на мертвых львов, призвал:

— За работу, друзья! Надо снять шкуры, скоро подойдут наши негры и отнесут их в лагерь.

Охотники сейчас же принялись за дело. Работа спорилась и не мешала оживленному разговору. Судя по нему, всех троих связывала большая и искренняя дружба.

— Черт возьми! — сказал Фрике. — Для начала не дурно, господин Андре! Полагаю, вы довольны?

— Еще бы!

— Наверное, эти трофеи можно рассматривать в качестве вознаграждения за неудачное начало сезона в Босе. Первого сентября вернуться в Париж с пустым ягдташем![1] Думаю, это был для вас удар!

— Немудрено, на моей земле несколько дней хозяйничали браконьеры.

— Неужели браконьеры еще процветают?

— Теперь даже особенно, тем паче жандармы им все позволяют. Слышите, Барбантон? Это камень в ваш огород.

— Нет, мой друг! Я служил жандармом в колониях, а не на континенте, а там браконьеры охотятся, чтобы добывать пищу. Правда, дичью у канаков[2] нередко бывают… люди.

— Как же, помним! — засмеялся юноша. — Нас двоих и еще доктора Ламперрьера вы чуть не с вертела стащили.

— Ну, это пустяки. Я хотел только сказать, что жандармы бывают разные, и браконьеры тоже не все одинаковы. А скажите, господин Андре, в этих местах существует людоедство?

— Здесь, в ста километрах от побережья Сьерра-Леоне[3], — могу положительно сказать, нет. Тут британские владения, а англичане чрезмерно суровы с чернокожими.

За беседой работа быстро продвигалась. Друзья трудились усердно, несмотря на жару и духоту в лесу. Через час все три шкуры были содраны с искусством, которому мог бы позавидовать всякий натуралист, и аккуратно свернуты в ожидании носильщиков-негров. Однако те что-то долго не шли.

Андре в очередной раз прислушался к смутному лесному гулу и с трудом различил вдали нестройные крики.

— Наконец-то! Идут наши горлопаны.

На поляну выбежали человек двадцать негров с копьями и ружьями. Они кричали, выли, махали руками, точно пьяные обезьяны.

— Масса! Несчастье!

— Масса! Иди скорей!

— Ах, ужасное несчастье!

— О! Бедная мадам!

— Какая мадам? Да что произошло в конце концов? — встревожился Андре.

Чернокожие кричали все сразу, так что нельзя было ничего разобрать. Француз приказал им замолчать и, выбрав одного, посмышленее, спросил, в чем дело.

— Масса, там белая женщина.

— Кто она такая?

— Не знаю.

— Нечего сказать, объяснил. Дальше?

— Горилла!..

— Какая горилла?

— Из леса!

— Разумеется, из леса, живая, а не чучело из музея. Ну?

— Она похитила белую даму… Понимаете?

Бывалый путешественник невольно вздрогнул. Слуга, по-видимому, говорил правду, хотя какими судьбами могла попасть сюда, в африканский лес за двадцать километров от Фритауна, белая женщина?

Но гориллы их часто похищают. Андре позвал товарищей, приготовил оружие и во главе небольшого отряда кинулся в лес.

ГЛАВА 2

Через лес. — Труп матроса. — На баобабе. — Смертельная рана. — Удивление Андре. — Изумление Фрике. — Жандарм просто поражен.

Пробираться через джунгли всегда трудно, особенно если двигаться вдоль опушек и полян. Полегче в середине леса, где под деревьями высокая трава расти не может — солнце сюда никогда не заглядывает. Здесь нет лиан, только гладкий мох покрывает девственную почву, устланную растительным перегноем. Путнику тут нужно остерегаться только скрытых трясин, невидимых болот, предательских оврагов, да еще стараться не споткнуться о поваленное дерево. Все это тоже очень нелегко. Но истинное мучение идти лесами, наполовину выгоревшими от пожаров. Новые деревья, все увитые лианами, с необычайной быстротой вырастают на месте уничтоженных, а из жирной почвы пробивается густая, высокая трава и кустарники.

От такого растительного богатства ботаник придет в неописуемый восторг, а путешественник и исследователь в ярость — на каждом шагу нужно расчищать себе дорогу тесаком или топором.

Со всех сторон такого скитальца опутают лианы, ноги будут цепляться за корни деревьев, колючки вопьются в тело; задыхаясь от жары, обливаясь потом, весь искусанный мухами, он измучится вконец, выйдет из терпения и проклянет себя за то, что зашел в эти непроходимые дебри.

В таком именно положении оказались три европейца, когда покинули место львиного турнира, услышав от испуганных негров о какой-то белой женщине, похищенной гориллой.

Андре и Фрике — исключительные натуры, оба благородные и великодушные, нетерпеливо рвались вперед, прокладывая себе дорогу тесаками. Старый солдат не отставал от них, но при этом поминал всех чертей и проклинал вместе с гориллами все, что не принадлежит к сильному полу.

— Женщина — в девственном лесу! Занесет же нелегкая! Если бы не моя преданность вам, господин Андре, и этому мальчишке Фрике, ни за что не пошел бы выручать эту особу.

— Барбантон, вы же старый солдат, сколько лет служивший верой и правдой Венере и Беллоне![4]

— Верой и правдой, в том-то и дело.

— Так неужели вы оставили бы несчастную женщину в столь ужасном положении?

— А за каким дьяволом она сюда забралась? Кто ее звал?

— Спасем ее сперва, а внушение сделаем уже потом.

— Знаете, господин Андре, идя сейчас за вами, я не чувствую ни малейшего душевного трепета.