Николай Черкашин - Искатель. 1987. Выпуск №5 Страница 20

Потом медленно проплыли и заросший парк, старая кладбищенская ограда и полуразрушенная часовенка…

Сенечка высыпал балласт, уравновесил аэростат на километровой высоте и лег спать, Я передал в штаб сводку, притулился рядом. Артур остался на вахте.

На вторые сутки полета он решил приблизиться к границам стратосферы, чтобы поймать так называемые «космические лучи».

Над собой мы видели серебристую сферу оболочки с черным зевом аппендикса. От нее к подвесному кольцу опускались стропы. У обруча в разных концах висели два мешочка. В белом лежал шнур от клапана. В красном — от разрывной вожжи, которая необходима при посадке.

А вокруг было небо — самое красивое из всего, что мы когда-либо видели. Оно казалось слоистым, точно прозрачное желе. Светлое, как туман, — у горизонта, дальше размытая голубизна постепенно переходила в синеву, там белел овал молодой луны. Напротив жарко пылало солнце. Сетка, снасти, корзина — все было в сверкающем инее, будто деревья в морозный солнечный день.

Почувствовав, что замерзает, нервно замяукал Прошка. Теперь он уже сам просился под куртку, где ему было тепло и спокойно. Митька же в своей длиннополой одежке пока крепился.

— Надо приучать его к маске, — сказал Сенечка.

И тут Митька воспротивился. Сенечка, словно кляпом, заткнул ему пасть резиновой маской, хотел стянуть еще ремешками, но пес стал сопротивляться. Сначала хотел спрятаться в ворохе имущества, однако, когда Сенечка проявил настойчивость, Митька, словно на борцовском ковре, рывком свалил Сенечку.

— У-у, образина… Еще рычит, — обидчиво произнес Сеня, признав свое поражение.

— Ему надо показать пример, — посоветовал Артур.

Мы надели кислородные маски. Пес озадаченно поглядел на нас. Потом вильнул хвостом, подставил морду Артуру, разрешил надеть маску и задышал, шумно втягивая кислород.

Отважный Сенечка, оказывается, всерьез опасался аварии. Оболочка нагрелась и раздулась до опасных размеров. Лететь выше означало терять балласт и газ. Не выдержит шов, лопнет оболочка — и тогда ныряй с парашютом, а куда приземлимся — неизвестно.

У радиостанций я запросил пеленги. Мы находились километрах в тридцати юго-восточнее Пензы.

Мы забрались на девять тысяч метров. Аэростат перемахнул высоту Эвереста. Барометр показывал 230 миллиметров ртутного столба. Красная ниточка термометра примерзла к цифре 43,3° ниже нуля. Оболочка выдержала. Артур закончил замеры и кивнул Сенечке. С облегчением пилот потянул за белый конец клапанной стропы, стравливая газ. У земли все же уютней, чем в далеких небесах. По дороге вниз сняли кислородные маски, не забыли и Митьку. А Прошка, оказывается, все это время крепко спал.

Уравновесились на трех тысячах. Теперь можно было потрапезничать. В одном из термосов у нас хранился куриный бульон. Однако второе — сублимированное мясо в целлофановых пакетах — успело превратиться в булыжник. Пришлось размачивать его в горячем чае и сосать, как леденцы.

…Холодный фронт рассеялся в районе Элисты. Наконец открылась земля, испятнанная кое-где прямоугольниками вспаханных полей. Паутинками разбегались редкие дороги, речки. Селений в степи было мало. Чаще встречались чабанские кибитки. Белыми облачками перекатывались овечьи отары.

Аэростат висел, отражая солнечные лучи серебристыми боками. И все же он плыл, если верить дымке внизу под нами, лениво отползающей назад. Рассчитывать курс было ни к чему, поскольку приметные ориентиры, обозначенные на карте-десятикилометровке, были видны километров на двадцать вперед.

Мы опустились на спальники, собрались подремать, однако сон не шел. С ним у нас вообще не ладилось. Маленькое неудобство — и спать невозможно! Думали: намаемся в тесной своей корзине, научимся спать и сидя и стоя. Не научились.

На горизонте показалась дельта Волги, Множество рукавов разбегалось в стороны, завязало в камышовых зарослях. По дымке вдали можно было предположить, что там лежал большой город — Астрахань. Мы пролетали восточнее. Под нами плыли солончаки с проплешинами оранжевых песков. Ни одной живой души, ни одного домика. Но не так уж далеко темнела железная дорога Астрахань—Гурьев. Прикинул нашу скорость. Навигационная линейка показала сто километров в час. Так когда-то летал незабвенный «кукурузник» По-2. Если приземляться, то надо здесь. Дальше будет поздно. В плавнях и камышах мы сгинем наверняка. Не успеют нас отыскать и вытащить. Запросил метеосводку. Ответ не обрадовал. На всех высотах дул северный ветер, порывающийся смениться на западный. Протянул Артуру карту с помеченным курсом:

— Несет в Каспий…

Арик так увлекся своими метеорологическими делами, что поначалу не понял серьезности положения.

— Ну и пусть несет, — сказал он.

— Ты что — рехнулся? Это же море! Если что — нас не спасут парашюты, а надувной лодки нет!

Теперь до Артура дошло. Лицо его вытянулось.

— У меня такие любопытные наблюдения идут, — проговорил он с огорчением.

Я тоже не очень-то стремился обрывать полет. Хотелось дожать до конца, пока есть балласт и силы. Конечно, полет над Каспием мог стать гибельным. Ну а вдруг повезет?!

— Давай Семена спросим, — Артур наклонился над дремавшим Сеней.

— Меня не надо спрашивать, — он вдруг открыл глаза. — Я как вы.

— Мы — за!

— А вот начальство будет против.

Как раз в этот момент запиликала станция. Вызывали нас. В штабе, где следили за курсом, тоже увидели, что нас несет в Каспийское море. По всем наставлениям, которых придерживались раньше аэронавты, над морем летать запрещалось. Наставлениям надо верить — они писались кровью. Двое итальянцев рискнули перелететь Средиземное море. Их шар попал в потоки, особенно сильные над водой. Аэронавты боролись как могли, то сбрасывая груз, то стравливая газ. Но стропы не выдержали перегрузок. Гондола оборвалась и скрылась в волнах…

Радистка штаба упорно вызывала меня. Она просила, требовала отозваться. Но я медлил. Артур обвел нас взглядом:

— Так летим или нет?

— Летим! — Я кинулся к рации, отозвался.

И тут же сыпанул сердитый текст: «Немедленно садитесь. Это приказ. Морозейкин».

Ответил: мол, ничего не слышу, понять не могу. Так играл в кошки-мышки минут пять, представляя, какой переполох творится в штабе. Ну а потом выполнять приказание стало поздно. Нас прямехонько выносило в Каспийское море.

С высоты оно виделось плоским и очень далеким. Но когда шар стал снижаться, мы услышали незнакомый гул. Когда плывешь на теплоходе, то ощущаешь удары волн о корпус. Стоя на берегу, мы прежде всего слышим прибойный шелест гальки, грохот подводных камней. Теперь же, когда невдалеке вздымались волны и бросались одна на другую, рев казался неправдоподобно глубоким, как у трубы, звучащей на самых низких басах.