Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане Страница 20

Все это негодяй скрыл от своего сообщника, чтобы иметь возможность сказать ему впоследствии, когда деньги будут найдены у главного кассира: «Ты видишь, что Бартес обкрадывал твоего отца, и мы таким образом оказываемся теперь в стороне, свободные от всяких подозрений!»

К тому же Альбер, скорее неразвитый, чем злой по натуре, мог бы остановиться перед этим планом, изобретенным для гибели невинного человека, и не дать своего согласия на его выполнение. По этой-то причине Сеген и предпочел удержать в секрете вторую часть своих ночных похождений.

Между тем на другой день, пятнадцатого мая, Эдмон с восьми часов утра был уже на своем посту. Открыв кассу, он страшно побледнел и наверное упал бы, если бы вовремя не схватился за стоявшее возле него кресло.

— Что с вами? — спросили клерки, которые с участием бросились к нему, заметив его бледность.

— В кассе произошла кража! — чуть слышно сказал молодой человек, не веря своим глазам.

Но не верить им было нельзя: десять пакетов с билетами каждый по сто тысяч франков, предназначенных еще накануне для платежей пятнадцатого мая, исчезли из кассы неизвестно куда!

Предстояло убедиться в очевидности и неоспоримости факта.

— Попросите сюда сию минуту господина Прево-Лемера! — сказал Бартес одному из клерков. — Не потребовалась ли ему лично эта сумма до нашего прихода сюда?

Однако Бартес сам не верил в возможность подобного случая: банкир Прево-Лемер был очень щепетилен и всегда строго держался своих постоянных правил и привычек, которым никогда и ни под каким видом не изменял. Он ни за что не стал бы брать денег из кассы банка для своих личных нужд, тем более что для этого у него существовала частная касса, не имевшая ничего общего с главной; этой кассой он и довольствовался, не только удовлетворяя из нее свои личные потребности и потребности своего семейства, но даже производя при помощи этих денег небольшие операции на стороне.

При первых словах Бартеса патрон его сказал, добродушно улыбаясь:

— Не тревожьтесь, милейший мой! Это, вероятно, просто ошибка в счете какой-нибудь из контор. Эту ошибку мы легко можем подтвердить проверкой.

Если бы главный кассир чувствовал хоть малейшее пятно на своей совести, он поспешил бы воспользоваться безграничным доверием, выраженным ему в этом ответе патрона, и дело легко было бы поправить: свадьба его была назначена через два месяца, по прошествии которых он получил бы приданое за невестой; из этого приданого он и покрыл бы пропажу миллиона, объяснив ее своему будущему тестю ошибкой в счетах парижской конторы банка. Но Бартес был слишком прямой и честный человек, чтобы удовольствоваться такой развязкой загадочного для него случая, и заявил, что книги согласны во всем с кассой и что, стало быть, миллион украден из нее несомненно. Но кем? Пусть решит этот вопрос следствие!

— Следствие в моем доме! — воскликнул старый банкир. — Судебный процесс, шумиха в газетах! Да я охотнее соглашусь потерять совсем этот несчастный миллион, лишь бы не нарушать свое спокойствие этой ужасной тревогой! Успокойтесь, милейший, и оставим все так, как есть, — тем более что я убежден в ошибке в счетах, которая, конечно, и обнаружится со временем! Каким образом можно было открыть кассу, когда я сам, правду говоря, не мог бы сделать этого без помощи указателя?

— Но, милостивый государь, — настаивал Бартес, — раз я буду иметь честь сделаться вашим родственником, я не должен допускать и тени сомнения в моей порядочности.

— Да кто же сомневается в ней, добрейший мой?

— Вы были здесь не одни, и потому я не могу принять вашего решения. Дефицит в кассе несомненен, и потому позвольте мне судебным порядком открыть похитителя денег, чтобы я мог стать вне всяких подозрений.

— Это ваше последнее слово, упрямец?

— Да, так как быть упрямым меня побуждает, наконец, честь моего отца.

Никто из служащих банка не ушел в этот день домой раньше обыска, сделанного полицией в квартире каждого из них; но все попытки найти какие-нибудь следы кражи были бесполезны.

Обескураженный безуспешностью своих поисков, но твердо убежденный, что похититель должен быть лицом, имеющим непосредственное отношение к банку, — потому что кто бы мог из посторонних так искусно отпереть кассу? — начальник сыскной полиции обратился наконец к Эдмону Бартесу со следующим предложением:

— Вы, милостивый государь, не имеете ничего против обыска и в вашей квартире, так как после этого дело будет вполне окончено и предано на волю Божью?

— Я именно это только и хотел предложить вам! — ответил благородный молодой человек.

— Он безумец! — воскликнул Прево-Лемер, присутствующий при этом разговоре. — Я против этого обыска! Я не хочу, чтобы повсюду стали говорить, что обыскивали будущего зятя Прево-Лемера!

— Но, милостивый государь, — возразил начальник сыскной полиции, — я должен использовать все дозволенные законом способы, чтобы найти преступника.

— Я к вашим услугам, — решил Эдмон Бартес и отправился с полицейским к себе на квартиру, а час спустя был отвезен им в тюрьму Мазас!

Описывать изумление и недоверие к случившемуся, а потом гнев и бешенство старого банкира было бы невозможно. Он кричал, топал ногами и бушевал, говоря, что похищенные деньги вовсе даже не банковские деньги, а принадлежат самому Бартесу, который сэкономил их из своих частных средств; грозил, что при помощи своих связей лишит начальника полиции его места и так далее, но последний был невозмутим. Дав старому денежному тузу время успокоиться, он показал ему письменное заявление Бартеса, в котором было сказано, что пропавшие деньги входили в число наличных капиталов банка и были предназначены к выдаче разным получателям, которым выпадала очередь на пятнадцатое число мая.

Жюль Прево-Лемер был окончательно побежден.

— Как же этот несчастный, — воскликнул он в сильной горести, — как он объясняет эту ужасную находку в своей квартире?

— Он ничем не может объяснить ее. Он настаивает на своей полной невиновности, говоря, что ничего не понимает в этой загадочной находке части пропавших денег в его квартире.

— Это просто безумие! Если бы он был виновен, он мог бы в это утро двадцать раз выпутаться из беды, грозившей ему: ведь я ему говорил, что отношу исчезновение денег к простой ошибке в счетах какой-нибудь из контор и что ни за что не хочу видеть у себя полиции; следовательно, если бы он чувствовал за собой вину, то ему оставалось бы только согласиться со мной, и дело с концом!

— Да, конечно. Но ведь вы были не одни, — с вами были и другие, и вот этих-то других и следовало ему убедить окончательно в своей невиновности. Ну, а для этого нужно было решиться на все, то есть подвергнуться обыску и самому. Словом, он должен был все поставить на карту!