Игорь Гамазин - Похождения Петровича и много чего другое… Страница 21

− Не помнишь меня, Петрович?! — Подошла она к Петровичу и приспустила очки «Дольче энд Габбана».

Петрович остолбенел:

− Не-ет!

− Шестой класс. Меня тогда, кроме как «какашкой», никак и не звали! Один ты меня жалел и защищал!

− Мари-инка! Ты на меня злишься что ли до сих пор?! Мы только целовались!

− Ах-ха! А жениться кто обещал?! … Я после школы от злости на всех в киллерши пошла. Богатой стала, независимой!

Но нет у меня любви до сих пор из-за тебя, Петрович! Устала я жить, все люди мне должны за это…

Женщина вдруг достала из-под плащика автомат и начала строчить по сторонам. Петрович в ужасе наблюдал, как падали вокруг него жёны со своими новыми хахалями, подруги, друзья подруг и все пришедшие на «халявный» шашлык. Из их тел вырывались фонтанчики крови от пуль, выворачивались от летящего свинца руки и ноги, вылетали мозги…

Петрович ринулся было к Маринке, чтобы схватить её и остановить, но та повернулась к нему и начала строчить из автомата прямо в него…

Но что это? Пули не пробивали его грудь. Это была просто краска!

Маринка кинула автомат на землю и кинулась обнимать Петровича:

− Расслабься Петрович! Ты, конечно, подлец! Но свой в доску подлец! Мы все тебя любим и помним! Разыграли мы тебя! Артисткой я стала, а не киллершей.

Все встали с земли, снимая с себя кровавую бутафорию, и окружили Петровича со всех сторон.

− Молодец, что помнишь нас всех и беспокоишься, Петрович! И сны твои — этому подтверждение!

ЕЩЁ

У Петровича в жизни было много женщин, но ему хотелось Ещё. На двадцать втором этаже его нового монолитного дома на Парнасе в однокомнатной квартирке жила итальянка Анкора. Её имя переводилось на русский как «Ещё».

Работала она переводчицей в каком-то крутом учреждении на Невском, и была стройной смуглой брюнеткой на высоченных шпильках.

В первый раз Петровичу удалось с ней поговорить ранним утром в один из будних дней во дворе. Её «Фиат» фыркал и никак не хотел заводиться. Петрович с готовностью предложил даме свои услуги и поднял капот её авто.

То, что он увидел под капотом, перевернуло его мировоззрение. Он понял, что погорячился, и что итальянские инженеры последние полвека занимались чем-то не тем. А ведь его старый Жигулёнок, вроде как, тоже был их произведением.

По крайней мере, в странных штуках внутри «Фиата» Петрович не нашёл мест, где можно сделать «подсос», «притереть контакты» или «поискать искру». Мало того, он даже не смог определить, где находится аккумулятор.

Фиаско от Фиата было позорным и возмутительным. Анкора фыркнула: «Inutile uomo!» (бесполезный мужчина). Закинула сумочку Дольче энд Габбана на хрупкое плечико, и сердито зацокала своими шпильками к станции метро «Парнас», не оставляя Петровичу даже тени надежды.

Во второй раз Петрович решил брать «быка за рога», т. е. «кобылицу». Он пришёл к ней вечером домой «за солью» с литровой бутылкой «Мартини» под мышкой. Разговор завёл светский и многозначительный. Он говорил и о том, что на площади Сан Марко в конце концов должны прекратиться наводнения, и про кота Берлускони, и что он всю жизнь мечтал быть гондольером в Венеции, и что он сам, по сути, является Питерским гондольером, поскольку «бомбит» по ночному городу каждый день на своей старенькой «шестёрке», являющейся, по сути, «Фиатом» производства конца прошлого века.

У Анкоры-Ещё от разговора с Петровичем вроде бы начал загораться в огромных чёрных глазах какой-то огонёк, но опять произошла невезуха. Петрович элементарно не рассчитал своих сил, потому что пришёл в гости к итальянке на голодный желудок. А у той, естественно, холодильник оказался совершенно пустой (ну это с русской точки зрения). Закусывать было нечем, Ещё свои порции в бокалах обильно разбавляла апельсиновым соком, а Петрович был натурал. Он пил Мартини неразбавленным.

Поэтому через некоторое время Петровича совсем перестали слушаться руки. Они начали вытворять такое, что ему самому стало стыдно. И он опять потерпел фиаско.

Возмущённая невоспитанностью рук Петровича, итальянка Ещё с позором изгнала его из своей однушки приговаривая: «Dio mio! Бофэ мой! Пьетровьич! Вали отсюда несолоно хльебавши!» И держала при этом в руке работающий блендер «Бугатти».

В третий раз Петрович пришёл к Ещё за солью с шахматной доской под мышкой. Заинтригованная итальянка впустила его. Но и в этот раз старания Петровича были тщетны.

Несмотря на то, что у него был когда-то первый разряд, его «ферзевый гамбит» загнулся от её «сицилианской защиты» на двадцать восьмом ходу. Ему пришлось с позором сдаться при «потерянном качестве», потому что перспектива остаться на глазах итальянки совсем «голым королём» его не прельщала.

Казалось бы всё?! И Петровичу совсем не светило Ещё?

Но однажды летним вечером он сидел перед своей парадной на скамеечке и писал на планшете очередной рассказ для сайта. Естественно про Петровича.

Раздалась знакомая барабанная дробь знакомых шпилек. И ох! И ах! Итальянка заинтересовалась тем, что пишет Петрович. «Ах это вы тот самый Пьетровьич? Il mio amore! Как я вас лублу! Как я лублу ваши рассказы! Приходите ко мне почаще за солью!»

И той же ночью Петрович засыпал в объятиях жаркой итальянки. Она часто повторяла своё имя по-русски: «Ещё! Ещё!»

А в его голове всё вертелась мысль: «Женская душа неисповедима, ё-моё…»

Примечания

1

В. Шекспир, перевод Б. Пастернака