Константин Кислов - Рассказы Матвея Вьюгина Страница 21

— Это правильно! — слегка смутился Данилычев. — Одолел, признаюсь, в таком деле.

— А как невеста?

— Больно хороша, товарищ комендант. Прямо — жар-птица!

— Да не об этом спрашиваю, «жар-птица», — с той же напускной строгостью продолжал комендант. — Она-то согласна идти за тебя и на заставе жить или нет?

— Она-то ничего, товарищ комендант, согласная, а вот родители ее — шибко богомольные. По этой причине мне, комсомольцу с двадцать второго года, с таким несознательным элементом вступать в переговоры нельзя — отказать могут. А я такого конфуза допустить не могу.

— Эх, ты «в переговоры вступать», — комендант покачал головой и ухмыльнулся. — В переговоры только дипломаты вступают, а ты ведь не нарком по иностранным делам. Да и плохо ты знаешь своего будущего тестя. Тебе сватов надо посылать. Понял?

— Как не понять. Конечно, понял.

— Раз понял, тогда вот что: сегодня к вечеру машина из отряда придет, вот мы и катнем в эту Тарасовку, поможем тебе «жар-птицу» поймать. Как, товарищ Вьюгин, твое мнение? — спросил он, взглянув на меня.

— Не знаю, товарищ комендант.

— Ну, а коли не знаешь, так я знаю: с нами поедешь.

Словно бы крылья выросли у Данилычева, весь день, как оглашенный, носился, на дорогу поглядывал — не пылит ли машина.

А к вечеру нарядили Данилычева в чужое обмундирование, — мы-то с ним в стареньком приехали, — и стал он настоящим женихом. Чуб из-под зеленой фуражки выбивается, новенькая гимнастерка скрипучими ремнями затянута, а на сапогах шпоры с малиновым звоном — комендант свои отдал.

У коменданта в Тарасовке какие-то служебные дела были, взял он с собой помощника — коновода и уехал. А мы отправились после ужина. Шофер Вася Короткий — фамилия очень пристала к его комплекции — как узнал, что свататься едем — радости конца не было: любил веселые дела. Расселись мы — я и комендантский каптер — в кузове старенького фордика, Данилычев в кабинке, и тронулись в путь, добывать «жар-птицу».

Вечер был розовый и тихий, трава в степи после весенних дождей поднялась в полный рост, а цветов — тьма-тьмущая: и алых, и голубых, и желтых, как солнце, и белых. Едем по дороге, а за нами по обе стороны ровно бы огромный ковер стелется. И настроение у нас приподнятое.

Подъехали к большому арыку. Машина тормозами заскрипела. Вася выскочил из кабины, встал у берега и озадаченно почесал затылок.

Смотрим — там, где когда-то мост был через арык, одни поперечные балки лежат, а настила как не бывало!

— Что такое?! — спрашивает Данилычев.

— Видишь, какая-то нечисть мост разобрала, а другой дороги в Тарасовку нету.

— Как же быть-то? Неужто из-за этого проклятого моста все дело будет испорчено?

Вася ничего не ответил, шагнул на слегу, попрыгал по ней, попробовал, как она держит, сходил на ту сторону, на другую слегу перешел.

— Ну, Микола, — размышлял Вася. — Не иначе, как это твоя будущая родня подстроила.

— А ежели не они?! Ты полегче, когда точно не знаешь, — огрызнулся Данилычев.

— А ну, вылазь все до одного из машины, — приказал Вася, будто на что-то осердился. — Скорее, пока не раздумал!

Выпрыгнули мы из машины и глядим, что будет дальше. А Вася попятился назад, выправил колеса у машины и тронулся по перекладинам через арык. У меня даже в груди похолодело, а он — лицо, как кирпич, красное; высунул голову из кабины и двигается потихонечку, на первой скорости. Данилычев на берегу стоит, остолбенел от удивления. А когда машина выкатилась на тот берег, Вася вылез из кабинки и сел на траву. Гимнастерка на нем мокрая стала, хоть выжимай, и лицо блестело от пота, а руки так трусились — цигарку не мог свернуть.

— Ну, Микола, не любил бы я тебя, черномазого, ни в жизнь бы на такую отчаянность не решился. — Вася вздохнул и сел за руль. — Поехали, поскорее До Тарасовки добраться надо, к ночи дело идет… А вот к чему мост разобрали и кто это сделал, выяснить надо…

Свататься пришлось недолго — комендант все без нас уладил. А будущий тесть Данилычева оказался вполне хорошим мужиком. За столом беседа была короткая: отец с матерью молодым дали наставление, как честно на белом свете жить. Комендант тоже что-то вроде этого сказал и добавил еще, что не только жить, — как-нибудь все жить умеют, — но еще и любовь сохранить надо. Выпили, покричали «горько». Молодые стеснительно поцеловались.

Погрузили невестино приданое на машину и поехали на заставу. Комендант остался в Тарасовке. Ехали хорошо, весело. Луна светила будто по специальному заказу, всю степь озаряла. Данилычев с Дашей в кузове сидели, на ветерке. Подъехали к переправе. Вася опять приказ дал всем из машины высадиться, а сам тем же курсом и на той же малой скорости, но посмелее, чем в первый раз, повел машину. И только он добрался до середины, как слева, из береговой заросли мелкого тальника затрещали выстрелы. Вася дернул рычаг скоростей, и машина одним рывком вылетела на тот берег. Нам можно было сейчас же подхватить невесту, прыгнуть в кузов и — ходу. Но Данилычев не собирался так уходить. Похватав из машины винтовки, мы открыли огонь. Даша тут же металась возле нас в своем белом свадебном платье. Из застенчивой скромной невесты она превратилась в смелого бойца: подавала подсумки с патронами, оставленные в машине, гранатные сумки. Но вдруг вскрикнула и присела. Данилычев кинулся к ней.

— Даша! Дашенька, что с тобой?! — Он подхватил ее на руки. — Хоть одно слово скажи, голубушка моя…

А Даша взглянула на него уже чужими глазами и проговорила замирающим шепотом:

— Коля…

Она умерла у него на руках. А бандиты между тем стреляли и короткими перебежками подвигались к нам. Что у них было в планах — аллах их разберет, может, машину хотели захватить и угнать, а может, на коменданта эту засаду устроили, захватить его собирались, за то, что он им спуску не давал.

Данилычев поднялся, примкнул штык и молча пошел вперед. Из глаз у него текли слезы, а лицо было такое ожесточенное, такое страшное, словно все живое и человеческое стерлось с него в эту минуту. Он не подал команды, но мы тоже примкнули штыки. Пули свистели над головами, а мы шли и только скрипели зубами от злости.

Как ураган, ворвался он в низкорослый кустарник. Ухватил винтовку за ствол и орудует ею, как дубиной. Стрельба затихла. Бандиты побросали оружие, стали руки кверху поднимать. А Данилычев ничего этого не замечает, как тяжелой кувалдой крушит бандитские головы. Горе и лютая ярость совсем затмили ему рассудок.

Подскочил Вася, схватил за руку Данилычева.

— Что ты делаешь, Микола?! Опомнись, допрашивать некого будет…