Рэймонд Чандлер - Высокое окно Страница 21

– Что-то ничего не приходит в голову, – сказал я. – Но я только сейчас вспомнил, что у меня записан номер машины Филипса. Это, вероятно, поможет вам выяснить его прежний адрес. Минуточку.

Они подождали, пока я пройду в спальню и вытащу из кармана пиджака мятый конверт. Я вручил его Бризу, тот прочитал написанное и сунул конверт в бумажник.

– Значит, только сейчас вспомнил, да?

– Ей-богу.

– Ну-ну, – сказал он. – Ну-ну.

И оба полицейских, тряся головами, двинулись по коридору к лифту.

Я закрыл дверь и вернулся к своему второму, почти не тронутому коктейлю. Он показался мне безвкусным. Я унес стакан на кухню и долил в него виски. Стоя со стаканом в руке у окна, я смотрел, как раскачиваются гибкие верхушки эвкалиптов на фоне темного синеватого неба. Похоже, снова поднимался ветер.

Я попробовал коктейль и подумал, что не надо было портить виски. И, вылив содержимое стакана в раковину, выпил просто холодной воды.

Двенадцать часов на то, чтобы разобраться в ситуации, которую я еще даже не начал понимать. В противном случае выдать клиента и оставить полицейским на растерзание его и его семью. Нанимайте частного детектива Марлоу – и ваш дом будет полон представителями официальных властей. Зачем беспокоиться? К чему сомнения и страхи? К чему терзаться подозрениями? Посоветуйтесь с косоглазым, косолапым, тупым и рассеянным следователем. Филип Марлоу, Гленвью, 7537. Обращайтесь ко мне – и вы познакомитесь с лучшими фараонами города. Зачем отчаиваться? Зачем оставаться в одиночестве? Обратитесь к Марлоу – и вы увидите, как к вашему дому подъезжает полицейский фургон.

Это не помогало. Я вернулся в гостиную и раскурил уже остывшую трубку. Я медленно затянулся, но табачный дым все равно отдавал паленой резиной. Отложив трубку, я задумчиво стоял посреди комнаты, оттягивая и отпуская нижнюю губу.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку и прорычал в нее что-то неразборчивое.

– Марлоу?

Это был жесткий тихий шепот. Жесткий тихий шепот, который я уже слышал.

– Все в порядке, – сказал я. – Выкладывай, кто бы ты ни был. Кому я теперь перебежал дорогу?

– Может быть, ты толковый парень, Марлоу? – произнес жесткий тихий шепот. – Может быть, ты желаешь себе добра?

– А в каком количестве?

– В количестве, скажем, пяти сотен.

– Грандиозно, – сказал я. – И что я должен делать?

– Держаться от греха подальше. Хочешь подробней обсудить эту тему?

– Где, когда и с кем?

– Клуб «Айдл Вэли». Морни. В любое время.

– А ты кто?

На другом конце провода приглушенно хихикнули:

– Спросишь у ворот Эдди Пру.

Раздался щелчок, и я положил трубку.

Было около половины двенадцатого, когда я вывел из гаража машину и тронулся к проезду Кахуэнга.

17

Миль через двадцать по Кахуэнга к подножию холмов сворачивал широкий проспект с поросшей цветущим мхом разделительной полосой. Вдоль него тянулись пять жилых кварталов, и дальше на протяжении всей его длины по обе стороны не было видно ни домика. В самом конце проспекта в сторону холмов виражем уходила асфальтовая дорога. Она вела к «Айдл Вэли».

У подножия первого холма вблизи дороги стоял низенький белый домик с черепичной крышей. К козырьку над ступеньками крепилась освещенная прожекторами вывеска: «Патруль Айдл Вэли». Створки перекрывающих дорогу ворот были раскрыты, и выставленный на середину дороги квадратный белый знак гласил «стоп» фосфоресцирующими буквами. Другой прожектор высвечивал пространство перед знаком.

Я остановился. Человек в форме со звездой и с плетеной кожаной кобурой на поясе посмотрел на номер моей машины, а потом в список на столе. Он подошел.

– Добрый вечер. У меня ваша машина не значится. Это частная дорога. Вы в гости?

– В клуб.

– Который?

– «Айдл Вэли».

– Восемьдесят семь-семьдесят семь. Его здесь так называют. Вы имеете в виду заведение мистера Морни?

– Именно.

– Вы, кажется, не являетесь членом клуба.

– Нет.

– За вас должны поручиться. Кто-нибудь из членов клуба или из живущих в долине. Частные владения, сами понимаете.

– Филип Марлоу, – сказал я. – К Эдди Пру.

– Пру?

– Это секретарь мистера Морни. Или что-то вроде этого.

– Минуточку, пожалуйста.

Он подошел к двери домика и что-то сказал в нее дежурному у телефона. Сзади подъехал и просигналил автомобиль. Из открытой двери патрульного поста послышался стук пишущей машинки. Человек, который разговаривал со мной, махнул сигналящему автомобилю, чтобы тот проезжал. Он плавно объехал меня и унесся в темноту – зеленый длинный «седан» с тремя сногсшибательными дамами – все при сигаретах, выщипанных бровях и высокомерных минах. Автомобиль на полной скорости прошел вираж и исчез с глаз.

Человек в форме снова подошел к машине и положил руку на дверцу.

– О'кей, мистер Марлоу. Отметьтесь, пожалуйста, у дежурного офицера в клубе. Миля вперед, справа. Там освещенная автостоянка и номер на стене. Восемьдесят семь – семьдесят семь. И отметьтесь у дежурного.

– Предположим, я не отмечусь.

– Вы шутите? – в его голосе послышались металлические нотки.

– Нет. Просто интересно.

– Вас начнет искать пара патрульных машин.

– А сколько вас всего в патруле?

– Извините, – сказал он. – Миля вперед, справа, мистер Марлоу.

Я посмотрел на его кобуру, на прицепленный к рубашке специальный значок.

– И это называется демократией, – сказал я.

Он оглянулся, сплюнул под ноги и положил руку на крышку машины.

– Я знал одного паренька, который был членом клуба Джона Рида. Ты не из этой компании?

– Товарищ, – сказал я.

– Беда революций заключается в том, – сказал он, – что они попадают в плохие руки.

– Точно, – согласился я.

– С другой стороны, – продолжал он, – что может быть хуже кучки обитающих здесь Богатых шарлатанов?

– Может быть, ты сам когда-нибудь будешь здесь жить.

Он снова сплюнул.

– Я не буду здесь жить, даже если мне за это будут отваливать пятьдесят тысяч в год и укладывать спать в шифоновой пижаме и в ожерелье из розового жемчуга.

– Не хотел бы я подступиться к тебе с таким предложением.

– Ты всегда можешь подступиться ко мне с таким предложением и посмотреть, чем это для тебя кончится.

– Ну ладно, тогда я поехал отмечаться у дежурного в клубе, – сказал я.

Сзади подъехал еще один автомобиль и просигналил. Я тронулся. Через сотню метров я прижался к обочине, заслышав гудок, – и черный лимузин пронесся мимо с тихим сухим шелестом, подобным шелесту мертвых осенних листьев.

Ветра здесь не было, и льющийся в долину лунный свет был таким ярким и резким, что черные тени казались высеченными из камня.

За поворотом моему взору открылась вся долина. Тысяча белых домов, рассыпанных по склонам холмов, десять тысяч сияющих окон – и всему этому великолепию вежливо улыбались звезды, не спускаясь, однако, низко – из-за патруля.

Обращенная к дороге глухая стена клуба была белого цвета. На ней был номер – маленький, но очень яркий, из-за фиолетовых неоновых ламп. 8777 – и больше ничего. В стороне на расчерченном белыми линиями черном асфальте стояли ряды машин, освещенные направленными вниз многочисленными фонарями. По залитой светом площадке двигались служители, одетые в новенькую форму.

Дорога огибала здание. С другой его стороны находилась тускло освещенная галерея с нависающим над ней козырьком из стекла и хромированного металла. Я вышел из машины, прошел к маленькому столику за дверью, где сидел человек в форме, и бросил перед ним контрольный талон с номером моей машины.

– Филип Марлоу, – сказал я. – Гость.

– Благодарю вас, мистер Марлоу. – Он записал мое имя и номер машины, вернул мне талон и поднял телефонную трубку.

Негр в белоснежной двубортной форменной куртке с золотыми эполетами и в фуражке с золотой окантовкой распахнул передо мной дверь.

Вестибюль напоминал очень дорогой мюзикл. Много света и блеска, много нарядов, много декораций, много звуков и блистательная труппа, состоящая из одних звезд. В мягком рассеянном свете стены, казалось, уходят в бесконечную высоту – к россыпям лампочек-звезд. В коврах можно было утонуть по горло. В глубине вестибюля за высокой аркой виднелась пологая лестница с широкими низкими ступеньками, покрытыми ковровой дорожкой. При входе в банкетный зал стоял полнолицый старший официант с двухдюймовыми атласными лампасами и пачкой тисненных золотом меню под мышкой. Его лицо было того типа, на котором любезная улыбка может без малейшего движения мускулов сменяться выражением холодного бешенства.

Вход в бар был налево. Там было сумрачно и тихо, и в слабом мерцании стеклянной посуды за стойкой бесшумно, как мотылек, порхал бармен.

Из дамской комнаты, на ходу подкрашивая губы, вышла высокая красивая блондинка в платье, похожем на осыпанные золотой пылью морские волны, и, что-то напевая, направилась к арке.