Салфур: Тайны Запретного Леса - Анастасия Бегерус Страница 21

Несколько часов они провели в пути, но безрезультатно. Так и не нашли ничего хоть отдаленно напоминающего источник. Еще вчера часто проливной, назойливый дождь с закрытым темными тучами небом уступил место безоблачному, яркому сиянию октябрьского вечера.

Еле переставляя ноги, путники добрались до еще одной лужайки, на которой, по решению негласного командования в лице приземистого, не лишенного ораторского мастерства Фица, они решили заночевать.

— Хорошо хоть погода приятная, даже костер разводить не придется, — заметил Фиц, будто продолжая отдавать приказы направо и налево: где лучше прилечь, кто и когда будет дежурить, чтобы следить за безмятежным сном товарищей, защищая их от возможной угрозы.

— Будто ты это умеешь, — рассмеялся Девин.

С излечением Арин привычное ему чувство добродушия вернулось и наполнило его оптимизмом, с которым он провел все детство и рос рука об руку до наступления юности.

— Не пререкайся. Я все-таки здесь за главного, — сдвинув пшеничного цвета брови, ответил Фиц, не обращая ни малейшего внимания на издевательский хохот приятелей.

— Первым стану дежурить я вместе с Девином. Как зайдет солнце, на дежурство выйдет наш ботаник, — он с нескрываемой неприязнью взглянул на Брана, тихо сидящего рядом с пологим камнем. — Затем, когда станется заря, нас покараулят Ниса и Арин. Есть вопросы?

— Да, у меня есть, — серьезным тоном ответила Ниса, которую план Фица совершенно не устраивал. — А почему Бран будет дежурить один, да еще и в самый опасный промежуток времени?

— Да потому что он привык быть один, сам с собой. Так ведь, Бран? — издевательским тоном спросил Фиц, обращаясь к потупившему взгляд юноше.

Тот лишь слегка кивнул в ответ. Всегда, когда ему указывали на его место в обществе, даже среди сверстников, его покидала воля, а душевный источник, наполненный силами юности, и вовсе высыхал до самой земли, превращаясь в непроходимую пустыню. Он мог постоять за себя лишь в том случае, если оппонент не указывал ему на то, что он всегда был сам по себе, рос, как сорняк, среди ухоженного сада, наполненного яркими цветистыми бутонами. Это было клеймом, печатью, зияющей на его сердце, которую было невозможно снять и выбросить вместе с чувством вечного отчуждения и горького сиротства.

— Я могу подежурить с Браном, — вступился за юношу Девин.

Фиц недовольно сморщился, стараясь всеми правдами и неправдами подавить начавшееся против его командирского духа восстание.

— Крепыш, неужели ты забыл, что покалечил меня? — светловолосый юноша направил свой угнетающий взгляд в сторону Девина и стал давить его словами так, чтобы наверняка вызвать в нем чувство терпкой вины и бесплодного раскаяния. — Разве это не станет искуплением твоего проступка?

Девин молчал, ощущая, как прегрешение, совершенное им в порыве бури гневных эмоций, давит на него все сильнее, лишая возможности говорить то, что он на самом деле думает по поводу этой нелепой затеи.

— Ну, раз возражений нет, то будем действовать, исходя из моего плана, — ядовито улыбнулся Фиц, довольный собственной хитростью и способностью легко манипулировать своими товарищами по несчастью. — А сейчас предлагаю всем выспаться. Думаю, нас ждет долгая и, возможно, совсем неприятная ночь.

Когда круглое солнце медленно закатилось за край горизонта, а птичья трель сменилась долгим, заунывным воем лесных животных, Фиц, находящийся в превосходном расположении духа, небрежно пнул Брана, мирно склонившего голову на большой холодный камень.

— Вставай, дурень! Твоя очередь нести дозор, — исподлобья глядя на только что очнувшегося от сна юношу, заявил он. — Если что, предлагаю тебе кричать как следует, иначе мы можем тебя не услышать.

Едкая улыбка засияла на его круглом лице, издали напоминающем полную луну. Случай подставить Брана, выпавший ему так внезапно, доводил его практически до экстаза.

Бран лениво поднялся и, не сказав ни слова, направился в то место на поляне, где до этого несли дозор Девин и Фиц.

Светловолосый коротышка, как маленький дикий зверек, помечающий свою территорию, сразу же прилег на то самое место, где пару часов назад почивал Бран. У Фица на лице читалось чувство такого удовольствия, будто спать он будет не как странствующий путник на ледяном от ветра валуне, а как маленький избалованный принц на самых мягких перинах и подушках, сотканных из тончайшего шелка и набитых лебяжьим пухом.

Девин пару минут как прилег близ Арин и уже видел свой первый приятный сон.

Бран кое-как уселся на глинистую почву и стал пристально всматриваться в густеющую с каждой минутой, непроглядную лесную темень, представляя, как скоро сможет передать свой пост Арин и Нисе.

Время текло мучительно медленно, а глаза вязко слипались, будто кто-то нарочно смазал веки липким кленовым сиропом. Голова еле держалась на ослабевшей от усталости шее и моргни юноша сейчас, вероятнее всего он тотчас крепко уснет, так и не дождавшись наступления утра. Чтобы этого не произошло, Бран стал обдумывать, как ему взбодрить свой затуманенный разум и вялое тело. В голову пришла идея обойти всю поляну и осмотреть каждую веточку, колышущуюся от ночного ветра и издающую приводящий в ужас скрежет. Убедившись в том, что все его товарищи безмятежно перекатываются с боку на бок, пребывая в приторно сладком, как софоровый мед, царстве сна, он поднялся и направился к одной из крупных елей, расположенной чуть поодаль от лесной лужайки.

В ночной темноте дерево-гигант походило на огромную, заполняющую собой весомую часть бора деву, раскинувшую руки по обеим сторонам и старающуюся заполучить в свои хищные объятия любого заплутавшего путника. Молодые яйцевидные шишки, словно причудливые сережки, свисали с ее острых веток, а источающие нежный запах эфирных масел ветви, густо усыпанные иголочками, окутывали жирный ствол, создавая некое подобие девичьего кружевного платья. Рядом с елью, клонясь в ту сторону, куда решит подуть проказник-ветер, во все стороны раскинула свои выцветшие крупные листья какая-то дивная трава с болтающимися на ее стеблях налитыми спелым соком алыми ягодами. Бран раньше никогда не встречал подобного растения. Переключившись с обыкновенной, хоть и не менее чарующей своим мрачным видом, хвои, юноша направился к диковинному соцветию, сознательно чарующего путников своей яркостью и вящей загадочностью.

Сочные рубиновые плоды притягивали взгляд даже в такой кромешной темноте. Травянисто-камфорный, дурманящий свежий аромат, исходящий от них, будто крохотное лебединое перо, витал в пропитанном глиной и смолистым кедром воздухе. Ягоды, плотно прижавшиеся друг к дружке на уже слегка пожухлых стеблях травы, напоминали о некоем возрождении, о новой жизни на развалинах пережитого прошлого. Эта метафора пришлась Брану по душе. Он сорвал спелый плод и размял его