А. Пушкарь - Искатель. 1965. Выпуск №5 Страница 22

— Совсем просто, — тихо сказал Нор.

— Просто, когда это уже придумано. Правда, вы сохранили базу, но это не дает вам оснований гордиться. Вторая группа решений касается автоматического вездехода, который мы высылаем всегда, разумеется, предварительно выведя из строя радиостанцию…

— Нор, кажется, ее использовал, — громко сказала Эми и выжидательно посмотрела на Гота.

Гот улыбнулся одними губами.

— Использовал, но не наилучшим образом. Как справедливо заметила Эми, вероятность, слышишь, Корот, — тут он взглянул на Корота, — вероятность того, что на селенофизическом вездеходе удастся пробраться через горы, практически равна нулю…

— Так что же с ним надо было сделать? — спросил Корот.

— Группа Ватары использовала его атомный реактор для того, чтобы произвести небольшой термоядерный взрыв. Взрыв был зарегистрирован на трети поверхности Луны, и, кроме наших ракет, туда их слетелась целая туча с разных сторон. Однако чаще всего были попытки таранить панцирь базы с помощью вездехода и таким образом проникнуть внутрь ее. Это не всем удавалось, но уже само подобное решение мы считали достаточным. Остается еще одна группа, группа нулевых решений. К ней относятся те, в которых не содержится ничего конструктивного. Сожалею, но комиссия признала, что ваша тройка не сдала экзамена.

— Случись это с вами в действительности, вы не вышли бы живыми, — добавил Ив.

— Таким образом, вы не получите дипломов об окончании Академии космонавтики. Мы направляем вас для дальнейшей практики на спутники Юпитера…

— И там… опять экзамен?

— Да. И надеюсь, в будущем ваше решение не будет нулевым. Иначе вы не станете космонавтами никогда! На экзамене можно один раз ошибиться, но только один. В космосе ошибаться нельзя. Каждая ошибка — последняя.

Владимир САКСОНОВ

ДАЛЬНИЙ ПОХОД[5]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Товарищ капитан-лейтенант, юнга Савенков на занятия прибыл.

— I'm sorry, — сказал командир. — Just a moment.[6]

Он сидел за столом, без кителя, в майке, и ковырял отверткой в каком-то небольшом гражданском приемничке.

Первый раз я видел командира таким домашним.

Капитан-лейтенант встал, положил в тумбочку приемник и отвертку, надел китель и застегнул его на все пуговицы.

Я в это время незаметно осматривался. Нет, фотографий не было. Приходил я сюда, в офицерскую гостиницу, и раньше и знал об этом, но сейчас, когда увидел командира в такой вот обстановке, опять подумал, что она непременно должна быть — фотография его жены и детей. Стоит, например, на тумбочке… Нет, не видно. Не хочет ее ставить здесь, в отеле?? — Sit down, please,[7] — сказал командир.

— Thank you,[8] — ответил я, усаживаясь.

Командир сел напротив.

— Выучили?

— Так точно.

Я раскрыл книгу — «Остров сокровищ» на английском языке. Когда мы едем к нашему представителю или к Прайсу, я ведь не просто вожу портфель командира. Конечно, если начистоту говорить, у меня во время этих визитов других обязанностей нет. Но если бы просто возил портфель, зачем бы тогда капитан-лейтенант стал со мной заниматься английским? В увольнения редко теперь хожу. Как день увольнений, так у меня занятия. Иногда я думаю: не для этого ли и английский? Неужели боцман ему рассказал, как я сидел на подоконнике? Да нет, не может быть! Настоящий моряк должен знать английский. Ду ю спик инглиш, товарищ боцман? А командир объясняется без запинки, так что Прайсу переводчик не нужен.

— Разрешите вопрос, товарищ командир? — решился я все-таки.

— Да.

— А что такое лонг тайм эгоу?

— Long time ago, лонг тайм эгоу. Повторите.

Я повторил.

— Давным-давно, — сказал командир. — Примерно так эта фраза переводится. Где вы ее прочитали? В книжке, кажется, нет.

— Слышал, — сказал я. — В одной песенке…

На столике у окна зазвонил телефон.

Командир встал, подошел к нему и снял трубку. Разговаривал он на английском. Я понял, что звонит Прайс, коммодор. В воскресенье-то! Теперь я тоже стоял — раз капитан-лейтенант поднялся. Ждал, когда разговор кончится.

Командир повесил трубку; помедлив, обернулся. Лицо у него сразу и как-то надолго светлеет, когда он улыбается, но складка у рта… эта складка — она остается.

— Как там наш боцман? Совсем затосковал?

Я растерялся.

— Да вроде незаметно…

— Конечно, — усмехнулся командир. — Если приглядеться разве… Занятия придется отставить. Завтра будем принимать корабль.

Минут через двадцать мы уже поднимались на третий этаж отеля «Альказар»: командир и Прайс, а за ними, на две ступеньки пониже, — я.

Коммодор перехватил нас по дороге из офицерского отеля и подвез в своем «джипе» — машина, конечно, служебная, а не его личная, — но не в этом дело. Прайс мне сегодня понравился. «Джип» он вел небрежно так и здорово: оперся локтем левой руки на баранку, в правой — сигарета, а сам жмет… Длинное лицо Прайса посечено морщинками, в бровях седина, на плечах погоны, но за баранкой он был парнем, который радовался, что первый сообщил нашему командиру приятную новость.

Меня этот парень по-прежнему не видел. Ну и черт с ним, все равно он мне сегодня нравился!

Командир был светел и спокоен. И чуть-чуть холодноват.

Когда «джип», качнувшись, встал как вкопанный у подъезда «Альказара», капитан-лейтенант предложил Прайсу зайти в наш кубрик. Тот сразу согласился. Я хотел было проскочить вперед — предупредить наших, но увидел глаза командира: нельзя.

В коридоре сразу услышал арию Фауста… И как только Андрею не надоест?!

Мы подошли к нашей двери.

Командир открыл ее, уступил дорогу Прайсу и шагнул за ним.

— Смирно! — услышал я голос дневального.

Патефон замолчал.

— Вольно.

Я тоже вошел в кубрик. И сразу вспомнил: «Если приглядеться». Мне легко было сейчас приглядеться не только к боцману — ко всем нашим, потому что я вошел вместе с начальством и, стоя у двери, смотрел на ребят вроде бы со стороны.

В кубрике опять пахло одеколоном и каленым утюгом, окна были раскрыты и казалось — уже начинает смеркаться. Но тут я понял, что это не смеркается, это такие лица: ведь два месяца в Америке!.. Они стояли в номере, который называли кубриком, — катерники с чисто выбритыми лицами, и смотрели на командира, ждали, что он скажет.