Борис Михайлов - Любовная лихорадка и золото скифов Страница 23

Женщина оказалась доброжелательнее дочери. Курт как мог, объяснил, что они немцы, дядя не фашист, не СС, он писатель. В войну служил в этом городе, никого не обижал. Теперь ищет дом, где жил, надеется восстановить в памяти детали, написать правду о войне.

Женщина, назвавшаяся Ниной отворила калитку и пригласила их в дом.

— Посмотрите, может, правда, тут жили. Из тех, кто помнит войну, осталась моя свекровь. Сейчас нянчит внучку у сына на соседней улице. Дарья Васильевна.

Услышав имя Дарья, Эрвин вспомнил беленькую худую девочку, дочь хозяйки. Бабка чаще звала ее Дуняша, когда сердилась — Дарья. Немцы звали — Дашаа. Объяснил Курту, тот перевел.

Вместе с хозяйкой поднялись по ступенькам, прошли через веранду в сени, оттуда в большую комнату, которую хозяйка назвала залой. Из нее был вход в две другие комнаты, отделенные только занавеской. Одна стена зала оклеена фотообоями с видом моря, чаек и облаков. На другой — современные большие электрические часы, на окнах цветы, дорогие занавески. В комнате японский музыкальный центр и телевизор. Ничто не напоминало пустую комнату с серыми, давно не белеными стенами, где когда-то Эрвин перенес две холодные ветреные зимы. Он заглянул в небольшое оконце, выходившее во двор, и перед ним открылся знакомый вид. Ничего не изменилось за 55 лет! Эрвин узнал дом. Потрясенный нахлынувшими воспоминаниями, он сел. Перед глазами, сменяясь, всплывали воспоминания, люди, события, картины тех лет. Увидел старую женщину — Марию, её внучку Дашаа, лейтенанта, Густава, Ганса, маленькую собачку. Достал таблетку нитроглицерина, положил под язык.

Хозяйка предложила воды, он отказался.

— Узнал дед, — сказал Курт хозяйке.

— Вы говорите, дед ваш не фашист? Сколько ему было тогда?

"Фашиста" Эрвин понял и покачал головой.

— Найн фашист. Фройндшафт.

— Двадцать один год ему было, — пояснил Курт, и повторил, что дед всегда был мирным человеком, никого не убивал, всю жизнь проработал в автомастерской, а на старости решил написать книгу воспоминаний.

— Это дом Дарьи Васильевны. В войну девчонкой жила здесь. Может, позвать? — спросила Нина.

Отдохнув, Эрвин встал, прошел к занавеске, отделявшую гостиную от небольшой комнатенки, где он спал с Густавом, осмотрелся, зашел в третью комнату, которую занимал лейтенант. Ганс спал в гостиной.

Нина позвала дочку, наказала принести гостям фруктов — винограда, персиков, слив.

— Угощайтесь, я быстренько сбегаю, приведу свекровь.

Немцы поблагодарили Нину и попросили разрешения подождать ее возвращения во дворе. Им не терпелось внимательнее осмотреть двор. Девочка усадила их на лавочку у крыльца. С нее открывался широкий обзор. Теперь он казался крохотным. Девочка поставила перед гостями табурет, на него блюдо с фруктами и ушла.

— Клозет на том же месте, — определил Эрвин. — Тогда он из досок был сбит, теперь каменный. Что если его поставили над ямой, в которую мы с Густавом всё побросали? — Он помолчал. — Мне кажется, яма, куда вываливали мусор, слева должна быть…. Нет, справа, метра три от груши. Вместо дерева теперь кустарник, трудно сориентироваться.

— Малина это. Так слева или справа? — переспросил Курт.

— Клозет, вероятно, не здесь стоял. Выйдешь из дома, пробежишь вдоль стены до конца, чуть свернешь и перед тобой клозет. Ганс однажды не добежал до поворота и наложил кучу, как раз на углу, а лейтенант с похмелья утром влез. Помню, врезал Гансу в морду и обругал свиньей. Лейтенант наш был чистюля. Сам сто раз на дню руки мыл и с нас, солдат, требовал поддерживать чистоту и порядок. У меня постоянно интересовался, когда последний раз в бане был.

Эрвин поднялся, дошел до угла дома, хотел обойти кругом, но сразу за поворотом начинались непроходимые заросли малины. Идти в глубину сада не решился и вернулся к племяннику, уплетающему виноград.

— Узнаю и не узнаю. Все изменилось. Вон того дома, — он показал в сторону, — не было, хозяева сажали там картошку.

Послышали голоса, вернулась Нина с худой немолодой женщиной. Нина представила гостей старухе. Та окинула их любопытным взглядом.

— Старый, говорит, хата похожа на ту, где он квартировал в войну.

Эрвин попросил племянника спросить, помнит ли она четырех постояльцев. Лейтенанта и трех солдат. Пожилая женщина села.

— Мама, сколько тебе было в войну, я забыла? — спросила невестка.

— Я с тридцатого. Первый раз фашисты вошли в город, мне было одиннадцать. — Она повернулась к Эрвину. — Ты застрелил Кутьку?

Курт ничего не понял, и попросил пояснить, что такое "кутька".

— Собачка у меня жила Кутька. Маленькая такая, одна на всю улицу. Троих немцев обожала, они подкармливали ее, ласкали, а четвертый, настоящий фашист, ненавидел Кутьку. Она всегда хватала его за босые ноги, однажды написала на сапоги и он прямо на крыльце застрел ее. Я так плакала!

Курт перевел, и Эрвин вспомнил Ганса, вспомнил девочку, хозяйскую дочь, собачонку. Он замотал годовой и несколько раз произнес "Найн".

— То был Ганс. Меня зовут Эрвин, не обижал я русских. Ты девочка Дашаа? — растягивая последнее "а", Эрвин попросил Курта спросить старуху.

Старушка усмехнулась, вспомнила "Дашаа".

— Девочке шестьдесят восьмой идет.

Старуха пустилась в воспоминания, и русского языка Курта не хватало понимать и переводить дяде.

— Можно, придем после обеда с переводчицей и продолжим разговор? — остановил словоохотливую старушку Курт.

— Что ж, приходите, — разрешила Дарья Васильевна, и обратилась к Нине, — ты тогда сходи за мной.

Довольные итогами поисков, Эрвин и Курт заспешили домой. Старик забыл усталость и бодро зашагал под гору, к шоссе. Неожиданно остановился, вспомнил Ольгу, и оглянулся. Она жила где-то здесь. Ничего похожего на ее двор и дом вокруг не увидел, а Курт торопил.

— Надо всё толково объяснить Хелен, чтобы взялась помогать.

— Вся надежда на нее. Не уговорит хозяйку, тогда хоть возвращайся.

12

Игорь собирался пойти в Интернет — клуб посмотреть, как дела в фирме. Обещание Лены придти, изменило планы, и теперь он решал, в каком виде встретить. "Снять халат, одеться, или подождать развития событий"?

Елена в это время прощалась с немцами. Пожелала интересных впечатлений и поднялась на третий этаж. Открыла без стука дверь, прервала размышления Игоря.

— Еще не одет?

— Считаешь, следует одеться?

Размышляя о предстоящей встрече, ночью Елена много думала об отношениях с Игорем, как далеко они зайдут. "Дожить до двадцати четырех и не знать мужчину. Не нормальная! Никто не верит, что не спала с Ромкой, не крутит романы с экскурсантами. Узнали бы правду"! — Измученная сомнениями и долгой борьбой с собой, решила: "Будь, что будет"! С этой мыслью и вошла к Игорю. Ей казалось, она готова, если сегодня "это" произойдет. Однако, увидев Игоря, смутилась, не смогла побороть волнение, и, едва не повернула обратно. Игорь успел остановить её, притянул к себе, сжал в объятиях, поцелуями закрыл рот и не позволил заговорить.