Сергей Давыдов - Путаный след Страница 23

Село осталось далеко позади, за березовой рощей.

— Куда мы? — всхлипывая, спросила жена.

— Черт его знает куда! — остановился Шашкин. — Куда подальше от этих мест. Прощайся, может, всю жизнь их не увидишь!

Ночная мгла стала подаваться — сереть. Близилось утро.

— Пошли давай, — грубо окрикнул Шашкин. — С дороги-то надо сходить. Да и в деревни пока заходить нечего. Тут меня все знают! Ну, да ладно! Зато — жив! Пусть теперь Калина идёт боронить. Калинушка-малинушка… ха-ха-ха. Стой, куда! — заорал он, видя, что жена сперва остановилась, а потом метнулась назад. — Куда, дура… где ты… — он побежал за ней. — Эй, Ласточка, убью! Стой!

Её платок белел впереди.

— Убью! — Он знал, что она не сможет долго бежать. — Ага! — зарычал он, видя, что догоняет.

Она замерла, потом упала на дорогу как подкошенная.

— Не пойду, не пойду, не пойду… а-а-а! — ревела она. — Куды мне с тобой… дом-то один брошен. Не пойду…

В два прыжка он настиг её и принялся бить ногами.

— Не могу, — рыдала она под его ударами, — не брошу… дом… не брошу…

— Ах ты… ах! — Он бил и бил жену. — Не пойдёшь, так подыхай, подыхай!

Она скоро перестала шевелиться, стихла.

— Что, — задыхаясь от злобы, выговорил он, — пойдёшь, да? Доносить бежала… Молчишь, ах, молчишь, так вот тебе, вот, вот!

Она не шевелилась, и он понял, что забил её насмерть.

— Всё! — он сделал несколько неуверенных шагов, оборачиваясь и глядя на неподвижное вытянувшееся тело жены, потом побежал, пригибаясь, по-воровски, хотя никто не мог его увидеть.

Бежал он долго. Становилось светлей и светлей, и страх беспощадно и упорно гнал его вперёд. Наконец Шашкин увидел впереди темную сплошную тень.

«Лес! Скорее туда!» — решил он.

Речка сонная и парная после ночи преградила ему путь. Он прямо с разбегу, как был — в сапогах, во всей одежде и макинтоше — бросился в неё, с маху переплыл, выскочил на берег и снова побежал. Лес был совсем рядом — рукой подать.

Вот и предлесный кустарник. Ещё немного.

— А! — вскрикнул Шашкин. — А… мм-м, — больше ему ничего не удалось сказать. Горько-соленый кляп оказался у него во рту.

Но Шашкин был силён, как бык, и оказал отчаянное сопротивление. С ним немало повозились, пока наконец не скрутили руки за спину.

— Вставай, дядя! — приказали ему. — Вот так! А теперь иди вперёд и башкой не верти. Будешь вертеть, так и глаза завяжем!

Его долго вели по лесу, пока не привели в партизанский лагерь.

— Куда его, прямо к командиру, что ли? — спросил высоченный молодой конвоир у второго, бывшего постарше и немного ниже ростом.

— Давай прямо к нему! Эй, дядя, левое плечо вперёд. Греби к той землянке!

Бородатый партизанский командир долго вглядывался в грязное лицо Шашкина.

— Ничего не пойму, — пожал плечами командир. — Ошибаюсь я, что ли? А ну-ка, — кивнул он одному из конвоиров, — кликни сюда кого-нибудь из новеньких. Из тех, что вчера пришли. Фамилии их ещё не помню… — командир заглянул в блокнот, лежащий на столе. — Ага, вот они! Кликни Шигарева или Павлова.

Услыхав эти фамилии, Шашкин сильно вздрогнул.

Командир заметил его испуг и усмехнулся.

— Кажется, я не ошибся!

Конвоир приоткрыл дверь и крикнул:

— Шигарева к командиру! Срочно!

— Я Шигарев! — вскоре появился в землянке односельчанин Шашкина. — Чего надо-то?

— Шигарев, — сказал командир и головой показал на пленного. — Не за ним ли вы сегодня должны были идти на задание?

Шигарев только мельком взглянул на конюха и заорал:

— Он! Попался всё же, гад!

Глава X

КАЛИНА

Утро умывалось частым теплым дождичком.

Из-за леса выглянул край переливчатого солнца.

Стали видны прижавшиеся к лесу, как к стене, далекие шапки стогов.

А с теневой стороны лес стал синеть, обволакиваться по низу зыбкой дымкой.

Стали видны у развилки коричневые с белыми пузырчатыми вспенинами лужи.

У большого щербатого камня, грязного от засохших на нем ошметков глины, тоже разлилось коричневое неподвижное море.

А в селе, еще спящем беспокойным невольничьим сном, проорали редкие петухи.

Лениво переговариваясь, бродил немецкий патруль.

Староста вышел из избы, сел на ступеньки крыльца, зевнул и принялся скрести сморщенную вялую кожу подбородка. Непривычно без бороды!

«Где же мотоциклисты? — подумал он, доставая кисет. — Пора уж к развилке. Пять скоро!»

В кисете среди крупнопорубленных белых корешков лежал один зеленый сухой листик. Староста покачал головой, потом растер в ладонях этот последний листик, свернул цигарку и положил её обратно в кисет. Спичек не было.

— Ага, — поднял голову староста, услышав рёв мотоцикла. — Едут!

Подпрыгивая на кочках, мотоцикл подъехал к крыльцу и резко остановился. Лицо водителя — все в угрях и прыщах — было заспано и свирепо. В коляске клевал носом огненно-рыжий ефрейтор.

— Шнель! — не отрывая глаз, сказал ефрейтор.

— Иду! — староста стал неловко подниматься, выставляя вперед деревяшку. — Спичек нет ли?

— Найн! — отвернулся водитель.

Ефрейтор, не открывая глаз, протянул зажигалку. Староста торопливо прикурил, вскарабкался на седло позади водителя, и мотоцикл сорвался с места.

— Туда, — махнул староста в сторону шашкинского дома. — Вон к энтому дворцу!

Подъехали, и водитель сразу же начал громко сигналить, но никто не показывался из дома. Староста крикнул:

— Шашкин! Эй! Пора ведь! Ну подумай, спит! Пойду будить.

Проковыляв через двор, староста поднялся на крыльцо.

— Замок… — пробормотал он растерянно. — Вот те на!

Ржавый размером со сковороду замок висел на двери.

— Как же так? — ничего не понимал староста. — Куды он смылся? На конюшню, что ль, ушел… Ну так и есть. Запрягать отправился! Хотя… а где ж его баба-то? Нет, тут что-то не то!

Водитель снова засигналил.

— Да сейчас, сейчас, — староста в недоумении обошел двор, заглянул в сарай.

— Вот те на! И ставни на окнах!

В голову его никак не укладывалось, что Шашкин сбежал.

Снова засигналил водитель.

— … Да, — староста выругался. — Где я вам его добуду! Фиг его знает, где он. Скажу — на конюшне!

Доехали до конюшни. Лошади повернули головы, когда староста вошел. Шашкина не было и здесь.

— Вот задача-то! Выходит… выходит — удрал!

— Шнель-шнель! — крикнул ефрейтор.

— Удрал конюх! Удрал, волчина гадская, — зло сплюнул староста. — Чё ж теперь делать-то? Пойду скажу им…