Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин Страница 23

«Протест нежелателен, — с тревогой подумал Сарычев, и тут у него мелькнула мысль: нельзя ли уговорить полковника замять дело?»

— Вы прекрасно говорите по-русски, полковник, — польстил он. — Если не секрет, где изучали русский язык?

— Редко признаюсь в этом, но вам, так и быть, скажу: вы нравитесь мне. Моя настоящая фамилия Бекасов, Кирилл Федорович Бекасов, — доверительно сообщил полковник. — Почти тридцать лет, как оставил Россию. Соединенные Штаты стали моей второй родиной. Степан Ильич, я вдруг почувствовал, что в моей душе жив русак. Поедемте ко мне домой, выпьем, как у нас говорят, по рюмашке, поговорим по-хорошему; жена будет рада встрече с соотечественником. Ну как?

— А акт? — с затаенной надеждой спросил Сарычев.

— Акт? В корзину! Вот так. — Полковник порвал акт в мелкие клочья.

— Поехали! — согласился Сарычев. «Посижу часок, ничего не случится, — подумал он, — зато не будет ни акта, ни протеста».

На машине полковника Бека доехали до центральной токийской гостиницы «Империал». Полковник Бек и его жена Анна Владимировна занимали трехкомнатный номер.

«Империал» — одна из старых гостиниц, она славилась тем, что пережила великое землетрясение двадцать третьего года, когда были разрушены тысячи домов и погибло свыше ста тысяч жителей Токио и Йокогамы.

В тяжелое послевоенное время в учреждениях японской столицы редко можно было увидеть табличку «Онсэн», означавшую, что есть горячая вода: угля не хватало, а газа вообще не было. В «Империале» такая табличка была — воду подавали из естественного горячего источника.

Только что закончилась пора летних дождей, которые японцы почему-то называют «бай-цу» — сливовые дожди; стояла тридцатиградусная жара. Предельная влажность воздуха и жара создавали нестерпимую духоту, ее можно было б сравнить — хотя такое сравнение давно стало штампом — с парной обыкновенной бани.

Сарычев и Бек поднялись на второй этаж. В комнатах была обычная гостиничная обстановка, но уже хорошо обжитая и дополненная мебелью и прочими предметами по вкусу хозяев. Бросалась в глаза коллекция вин и крепких напитков: сотни две бутылок с красочными этикетками чуть ли не на всех языках планеты.

— Это я собрал за десять месяцев, — сказал Бек, любовно поглядывая на бутылки. — Вот русские вина и водка.

Жена Бека, которую муж называл Анютой, была сама любезность.

— Кирюша, оставь ты свои бутылки. Степан Ильич, вероятно, голоден. Умывайтесь — и к столу. Степан Ильич, не хотите принять душ?

— Спасибо, спасибо, — смущенно отказался Сарычев.

— Ну что ж, к столу так к столу, — согласился Бек. — Я сейчас угощу вас настоящей смирновской водочкой.

За ужином они расспрашивали Сарычева о Москве и Ленинграде: сохранились ли старые улицы, какова новая застройка; потом речь зашла о том, как живут люди в Советском Союзе. Сарычев охотно рассказывал, Бек и его жена охали, вздыхали, удивлялись.

— Скажите, Степан Ильич, только чистосердечно, без агитации, — обратилась Анна Владимировна, — смирился ли русский крестьянин с коллективизацией?

— Это самый трудный вопрос для меня, — признался Сарычев, начиная хмелеть. — Дело в том, что мой отец хотя и не был раскулачен, посильно пострадал от коллективизации.

— Его расстреляли?

— Нет, он сам уехал в Сибирь, работал в леспромхозе…

— Бедный русский мужик! — воскликнула Анна Владимировна, артистично заламывая руки и утирая ладонью слезу.

Бек мало вмешивался в беседу, он усердно подливал водку в рюмку гостя. А когда Сарычев заметно опьянел, пригласил его покурить в другую комнату, предложил кресло.

Наигранно-радушный прием хозяев льстил Сарычеву, опьянение притупляло его бдительность.

— Степан Ильич, вы хорошо знаете генерала Деревянко? — как бы между прочим, спросил Бек, стряхивая пепел папиросы.

— Знаю, он несколько раз летал со мною, — ответил Сарычев.

— Что он за человек? Ваше впечатление о нем?

Сарычев недоуменно пожал плечами.

— Просто хочется больше знать о человеке, с которым часто встречаешься по долгу службы, — объяснил Бек, чтобы рассеять возможное недоумение гостя.

Сарычев рассказал все, что знал о генерале Деревянко, представителе СССР в Союзном Совете для Японии.

Кузьма Николаевич Деревянко родился на Украине, в армии с восемнадцати лет, окончил Военную академию имени Фрунзе. В тридцать восьмом году награжден орденом Ленина за выполнение важного правительственного задания. Обо всем этом Сарычев знал из разговоров с товарищами, из газетных сообщений.

— Какого задания? — спросил Бек.

— Говорят, за организацию снабжения 8-й и 4-й армий Китая.

— Коммунистических?

— Да, созданных коммунистами.

— Продолжайте, пожалуйста!

— С начала войны он был в действующей армии на штабной работе, участвовал в освобождении Венгрии и Австрии.

— Имел ли Деревянко отношение к разведывательной работе?

— Помнится, Кузьма Николаевич говорил, что война застала его в Риге, он тогда служил в разведотделе Прибалтийского особого военного округа. Дней через пять-шесть после начала войны был назначен на должность начальника разведотдела штаба Северо-Западного фронта.

В заключение разговора Бек вдруг сделал неожиданное предложение:

— Я знаю, Степан Ильич, вы испытываете нужду в иностранной валюте. Позвольте оказать посильную дружескую помощь. Как говорят в России, гора с горой не сходится… Может быть, и вы когда-нибудь будете полезны мне. — Бек открыл ящик стола и протянул Сарычеву деньги.

Сарычев был ошеломлен, не знал, что сказать и как поступить, решительно отказывался.

— Берите, не смущайтесь! От чистого сердца, здесь всего тысяча иен. Бог мой, стоит ли быть столь щепетильным? Из-за такой мелочи? Могу же я отблагодарить соотечественника за добрую услугу? И Анюта будет бесконечно рада: благотворительность — цель ее жизни. Ну вернете, будет возможность.

Изрядно охмелевший Сарычев поддался уговору Бека, не устоял перед соблазном, потому что уже плохо контролировал свои действия. Рассудил так: сведения о генерале Деревянко не секретны, о нем пишут в газетах, а деньги он вернет Беку, лишь немного обернется с расходами.

Тогда Сарычев еще не понимал, что ему платили не за то, что он рассказал биографические