Виталий Гладкий - Приключения-91 Страница 25

На такую характеристику Алик страшно обиделся: заявив: «Чья бы корова ухала, а твоя бы нюхала», быстро, впрочем, Гришу простив, тем более, был тот одним из немногих, кто искренне с Аликом дружил, разделяя все его слабости и увлечения — хорошую жратву с обильной выпивкой, похождения на стороне от жены — вскоре его оставившей, и отличал их в принципе лишь интеллект и образование, натуры же не разнились. Равно как и генеральные жизненные устремления. Так что насчет коровы — верно.

Поэт Гриша сидел на «вэлфере» — пожизненном, можно сказать, пособии, выпускал одновременно не пользующиеся популярностью книжечки лирических стихов и остро страдал по России, откуда вывез настаивавшую на эмиграции молодую жену, вышедшую в Америке замуж за лицо англо-саксонского происхождения.

Побочным доходом Гриши являлся крупномасштабный аферизм малорезультативного свойства. Гриша посещал советское консульство, в ту пору еще функционировавшее в Нью-Йорке (до афганского инцидента), крутился там с предложениями всяких культурных программ среди дипломатов, подвязывающих его на вербовку, и в итоге на вербовку подвязался, быстренько угодив в ФБР, где тоже дал согласие на сотрудничество. Обоим ведомствам около года он морочил мозги, настойчиво требуя денег и деньги исправно получая. Обедал за счет агентов ФБР в дорогих ресторанах и пьянствовал с советскими шпионами в консульстве, куда часто прихватывал за компанию и Алика.

Когда Земля обернулась вокруг своей оси и минул год, Гришины брехливые обещания и прожекты обе стороны раскусили и с довольствия агента-афериста сняли, причем в советском консульстве ему предложили более на порог не ступать, а американские озлобленные контрразведчики пообещали, что отныне он никогда не получит гражданства. Что и исполнили. Жертвой же Гришиных плутней пал Алик, ибо совместные их хождения к красным дипломатам на дармовую водку обошлись ему также дорогой расплатой со стороны ФБР в плане получения гражданства: иммиграционные власти попросту игнорировали все заявления Бернацкого.

Вскоре дружба с Григорием прервалась. По обстоятельствам невеселым. Заболел Гриша раком легкого, перенес безуспешную операцию и скончался. За месяц до смерти прорвался в советское посольство, упросил выслушать его, показал выписку из госпиталя, слезно моля о визе, дабы умереть на родной земле. Выслушали, приняли заявление, а после категорически-лаконично отказали официальной отпиской...

Хоронить Гришу едва ли не пришлось «за счет города» — в яме под строящейся дорогой, как бездомного, но все-таки на оставшиеся от наследия покойного гроши Алик организовал похороны — скромные, но приличные. Навестив же кладбище через три года, могилы приятеля он не нашел — заросла, сровнялась с землей... Кладбищенский служитель, потыкав пальцем в кнопки компьютера, сообщил что место захоронения существует и, конечно же, отыщется, но нужен для могилы если не памятник, то хотя бы уж крест... Крест стоил денег, но Алик, испытывая к умершему симпатию и жалость, все-таки позвонил бывшей жене его и о кресте в канве общего разговора упомянул.

Экс-супруга такую идею одобрила, но тяжести по финансированию креста предложила нести Алику, так как покойнику она вроде бы и никто, а Алик — друг; к тому же и второй мужик у нее помер, ввергнув вдову в немалые расходы и хлопоты, а посему, кроме благословения на подвижничество, дать она ничего не может.

Алик в душе меркантильность бывшей подруги Григория осудил, но спорить с ней не стал, рассудив, что лично свой долг он исполнил и даже дал себе торжественное обещание возвести на могиле мраморный памятник, если, конечно, разбогатеет. А в конце концов — с памятником, крестом, или без них — какая покойному разница? К такому мнению пришел он в итоге, и данный поворот мыслей был для Алика характерен.

Разбогатеть же вскоре действительно привелось: один из пассажиров такси, которого Алик зацепил в аэропорту, оставил в машине портфельчик, и в нем обнаружил Бернацкий тридцать пять тысяч долларов наличными, какие-то непонятные бумаги и вполне понятные кредитные карточки разнообразных компаний. По горячим следам Адольф покатил в торговый центр, где буквально за час отоварился тысяч на пять, подставив в роли покупателя за ящик дешевой водки «Алекси» одного из брайтонских алкашей, бывшего жителя города Львова. После, перевезя груду товаров на квартиру к знакомой даме, где оставил и портфельчик, порулил домой.

У квартиры его встретили двое испанцев. Из их взволнованной речи Алик уяснил, что они — ребята серьезные, работают на крутого босса и, если Алик не вернет кейс, его тут же порежут.

Неверующий Алик божился, что ничего не знает, ничего не видел, спустился вниз, к такси, где обследовал вместе со своими потенциальными убийцами багажник и салон, но ни малейшего следа портфеля, к своему великолепно разыгранному огорчению, не обнаружил.

Испанцы Алику с трудом, но поверили. То есть, как? — не убили. Помахали ножами, располосовав новенькую кожаную куртку, и дали время на раздумье до утра. А буквально через час раздался звонок. Звонил склеротический (прилагательное от Алика) босс бандитов, подтвердивший слова своих подчиненных — дескать, пусть Алик выкручивается, как хочет, но чтобы завтра к утру портфель был возвращен, иначе с ним, Бернацким, произойдет то же, что и с его такси. Отбой.

Справившись с долгой оторопью, Алик сбежал по ступенькам вниз, к подъезду. У арендуемого им «желтого кэба» толпилась публика. Автомобиль являл зрелище плачевное. Как утверждали свидетели, автоматные очереди, раздавшиеся из проезжавшего мимо «вольво», в считанные секунды изувечили машину до неузнаваемости. Алик просунул палец в одну из пробоин и всерьез призадумался... Вспомнил попутно о сегодняшних покупках по кредиткам еще не ведающего об этом шефа разбойников...

Через два часа, информировав хозяина такси, что пришла пора обратиться в страховое агентство, Адольф Бернацкий с двумя чемоданами нажитого честным трудом барахла, цветным телевизором и магнитолой выезжал из подземного гаража, находящегося в доме на своем восьмицилиндровом «олдсмобиле». Он покидал печально известный своей преступностью город Нью-Йорк, отправляясь на западное побережье, в Сан-Франциско, к землякам, недавно эмигрировавшим туда из Союза. Земляки имели влиятельных родственников в тамошней общине, и уж на что на что, а на работу таксистом Алик мог рассчитывать. Жить ли на берегу Тихого океана или Атлантического, принципиальной разницы для него не представляло.

Уже стемнело, когда он подъезжал к Манхэттену — каменной сказке с подсвеченными шпилями и куполами небоскребов; миллиардами огней, отражавшихся в Ист-Ривер, перечеркнутой мостами, — символу Америки, созданному великолепной фантазией зодчих со всего света.