Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке Страница 25

Как есть программная речь!

– Сбежать отсюда нельзя, – злорадно вставил Одноглазый; видать, он у них кровожаднее всех. – К северу, западу и востоку простираются джунгли, с юга подстерегают крокодилы в водах Конго…

– Да и я буду настороже! – с готовностью откликнулся Турецкий Султан.

– Ты хуже всяких крокодилов, – заметил Хопкинс и припечатал плевком изменника.

Султан наградил его затрещиной, тоже высшего класса, – наблюдательный писатель вроде меня способен оценить подобные вещи. Как вспомнишь, хочется языком прищелкнуть от удовольствия.

2

Строительство железной дороги велось довольно далеко от форта, на скалистом берегу реки Конго. Заключенные привилегированного положения выполняли здесь, естественно, только роль надсмотрщиков, расхаживая с плетьми и дубинками.

Среди работяг белые попадались редко, их ссылали сюда за неуемное буйство, кражи, попытку бегства или за самый страшный грех – любопытство, интерес к какой-либо другой теме, помимо обеденного меню. В этом грехе – с подачи гнусного мерзавца Турецкого Султана – заподозрили и нас троих.

Кто же тогда трудится на строительстве? Один из наших конвоиров, добродушный на вид, ответил на этот вопрос.

– Все работы выполняют туземцы. Вождь одного из племен, обитающих в джунглях, продал своих отборных соплеменников за спиртное и прочие удовольствия.

Судя по «отборным» людям, племя должно быть беднее некуда.

Нашу группу принял жирный сержант-сенегалец. Лицо его выражало неприкрытую жестокость.

– Добро пожаловать, – с издевкой ухмыльнулся он. – У нас в лазарете аккурат европейцы требуются. Носатый субъект побывал здесь, сказал, что подкрепление ожидается и что вы – соглядатаи. Посоветовал прикомандировать вас к бараку смертников.

Мы зашагали к лазарету. Ну разве не мерзавец этот Турецкий Султан? Ведь «носатый субъект», который заложил нас сержанту, был, конечно же, он. Упомянутый барак стоял несколько на отшибе. Такая же безобразная, грязная дощатая развалюха, как и остальные, вблизи, однако, поражала нестерпимым зловонием. Из окна, лишенного москитной сетки, доносились оханья и стоны.

– Сержант велел их сюда доставить, – доложил капралу наш конвоир. – И определить на санитарную службу.

– Белых – в санитары?! Черт побери! – Капрал был явно недоволен. – Подрывают наш авторитет! Что у нас, других наказаний мало?

– Носатый велел их проучить. Чтобы шпионить неповадно было.

– Эка важность – шпионы! По мне, хоть палачи… Ну ладно, мое дело маленькое.

Мы прошли за ним в барак. Вот уж где был сущий ад!

На циновке вповалку лежали больные туземцы – покрытые язвами и ранами, тифозные и малярийные, все вместе. Мухам здесь было раздолье, вот они и вились тучами.

А кто же это в белом халате?… Квасич, Господин Профессор, музыкант из бара, он же по совместительству врач!

Квасич чешет в затылке, беспомощным взглядом обводя чудовищную картину вокруг. Рядом с ним топчется коротышка с ослепительно белой бородой, высоким лбом, в очках с проволочной оправой. Мутный взгляд беспокойно перебегает с места на место.

– Поверьте, коллега, это типичный случай ulcus pepticum, пептической язвы… Думаю, придется оперировать, – говорит он Квасичу.

– Прошу вас, не делайте этого! – Побледневший Квасич умоляюще сложил свои пухлые, покрытые веснушками руки.

– Кто здесь главный врач – вы или я? – заносчиво возразил коротышка и взглянул на нас. – Вы тоже больные?

– Нет! – поспешно ответил Ничейный.

– Неважно, – кротким, успокаивающим тоном продолжил хирург. – Сейчас не больные, скоро заболеете и тогда ляжете ко мне под нож. Я – профессор Винтер.

Этот псих – профессор? Мы вопрошающе взглянули на Квасича, он со вздохом кивнул в ответ. Затем торопливо шепнул нам:

– Сегодня я тут первый день. Кошмар!

А профессор Винтер направился с обходом дальше.

– Ну-с, на что вы жалуетесь? – поинтересовался он у громко стонущего негра. Обращаться на «вы» к туземцу… Неслыханное дело!

– Нет жалуетесь! – в ужасе вскричал больной. – Симбу здоровый, Симбу ничего не болеть! Не надо резать!

По глазам Симбу было видно, что у него высокая температура.

– Я удалю вам зубы, – с улыбкой утешил его профессор. – У вас где-то гнойный очаг, и воспаление идет от зубов.

– Послушайте, коллега, – вмешался Квасич, – у него же типичная малярия. Пощупайте печень.

Профессор Винтер все с той же добродушной улыбкой покачал головой.

– О нет! Это воспаление надкостницы. Безотлагательное удаление может предотвратить сепсис… – И направился дальше. В сонных, с красными прожилками глазах Квасича появляется беспокойство.

– Больница называется… Что я могу поделать? – говорит он, будто его призвали к ответу, хотя мы и слова не проронили.

– Пойдемте со мной…

Мы проследовали за ним в заброшенный двор позади барака.

– Долго мне здесь не выдержать! Этот Винтер сумасшедший и рвется оперировать всех подряд! На кухонном столе, грязными инструментами!.. Убивает этих несчастных без зазрения совести… О Господи!..

Прислоняясь к двери, он отер пот со лба.

– Разве не знают, что он… ненормальный? – спросил Альфонс Ничейный.

– Знают. Но здесь намеренно устраивают какой-то сумасшедший дом. Каждый волен потакать своим маниям… У Винтера мания – оперировать… Ну, ладно, хватит об этом… Султан просил передать вам…

– Этот мерзавец, из-за которого мы сюда попали?! – не стерпел я.

– Разве не вы сказали Турецкому Султану, что вам надо выбраться из форта? – удивился он.

– Да, я говорил…

– И добавили, что желаете поговорить с Франсуа Барре, так ведь?

– Ты говорил об этом Султану? – припер меня к стенке Ничейный.

– Да, но…

– Из форта вы выбрались, а вон там лежит больной Франсуа Барре, – сказал Квасич и указал на дощатую будку напротив.

3

Мы недоуменно переглянулись. Черт его разбери, этого Турецкого Султана, с ним никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

– Будьте начеку, а я вас подстрахую. Если кто появится на горизонте, дам вам знать, – напутствовал нас Квасич, прежде чем уйти.

Мы заглянули в окошко. На койке лежал Франсуа Барре.

Все-таки мы отыскали его! Взялись за дело и довели его до конца. Возможно, нам придется поплатиться жизнью, но мы добились своего.

Осторожно приоткрыв дверь, мы проскользнули внутрь. Здесь было относительно чисто. Приличная постель, палата на одного – все это свидетельствовало о привилегированном положении Франсуа Барре.

Бедняга, должно быть, настрадался. Лицо ссохлось в кулачок, руки тонюсенькие, как палочки, костлявые локти выпирают, в темных провалах глазниц поблескивает влага – глаза воспалены.