Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке Страница 27

– Господин профессор! – не выдержал Альфонс Ничейный. – На солнце сейчас минимум семьдесят градусов!

– Какая разница, друг мой! Вы в медицине ничего не смыслите, а говорите. Больше градусов – больше ультрафиолета, больному полезно. Несите его, несите! – улыбнулся он, а у меня от этой улыбочки мурашки побежали.

– Не станем мы его выносить! – уперся Альфонс. – Это чистой воды убийство!

– Тогда придется мне вас прооперировать, – ласково проворковал профессор.

– Оперируй свою бабушку и прочих предков до седьмого колена! – парировал Хопкинс.

Тут опять заявился со своей свитой капитан, то бишь беглый легионер Питмен.

– Санитары отказываются выполнять мои приказы! – тотчас сердито доложил Винтер.

– Господин капитан! – стал оправдываться Альфонс Ничейный. – Я сказал лишь, что нельзя выставлять больного на семидесятиградусную жару. Это равносильно убийству.

Капитан закурил сигарету и улыбнулся.

– Я смотрю, профессор, – обратился он к Винтеру, – персонал не разделяет ваших взглядов на методы лечения. Как мне поступить?

Надо признать, была в капитане, даже когда он злился, этакая снисходительная широта души. Из мухи слона он не делал.

Размеренный ход событий нарушил ворвавшийся в палату Турецкий Султан. Подскочил сразу ко мне и лягнул что было мочи. Почему он всегда норовит «соблюсти видимость» за мой счет?

– Чтоб вы сдохли, мерзавцы окаянные!.. Господин капитан! Эти трое пробрались к Франсуа Барре и разговаривали с ним!

– Что-о?!

Я готов был наброситься на подлого двурушника, но Одноглазый и другой инженер выхватили револьверы.

– Отставить! – одернул их капитан. – Повторите, что вы сказали!

– Только что я узнал от Квасича, что эти трое наведывались к Барре!

Ну и подлюга! Хопкинс сделался весь лилово-багровый. Дай ему волю, он перегрыз бы глотку Турецкому Султану.

– Это правда? Вы говорили с Франсуа Барре?

– Да, – кивнул Альфонс Ничейный.

– Вздернуть их! – завопил Одноглазый.

– За такие дела и повесить мало! – вторил ему Турецкий Султан.

Капитан мерил нас скучающим взглядом.

– У нас смертной казни не существует, – изрек он наконец. – Придется отправить их на стройку. В «Лохань». Вы знаете, что такое «Лохань»? – поинтересовался он чуть ли не любезным тоном. – Высохший мертвый рукав реки в скалистой впадине. Ил, уйма дохлой рыбы, змеи, пиявки, черви кишмя кишат. Ну и, естественно, это рассадник мух и москитов. Тени – ни клочка. Каждую неделю отправляем туда сотню рабочих на смену. Только оказывается, что им некого сменять. Вот что такое «Лохань». Уведите их!

Нас окружили три конвоира, а Винтер заметил на прощание:

– Не лучше ли было выставить больного на солнышко?

– Нет! – отрезал Ничейный, в ответ на что Винтер с улыбкой махнул рукой.

– Вы безумец, сударь. Никакая операция вам не поможет.

Глава шестая

1

И мы побрели под конвоем. В томительной, влажной духоте каждый вздох отдавался колющей болью в легких.

Ну и климат… совершенно убийственный!

Голова словно схвачена стальным обручем, того гляди, черепушка лопнет…

– Куда вы нас ведете? – спросил Альфонс Ничейный, заметив, что наша группа направляется не к строительству.

– В регистрационную контору при вокзале.

– У вас и такая имеется?

Что ни час, то новые новости!

– Сами увидите! Там записывают имена всех, кто отправлен на работу в «Лохань». Ведь там чего только нету – и сонная болезнь, и тиф, и малярия… Поэтому лучше взять на заметку каждого, чтобы потом случайно его не перевести куда-нибудь в другое место.

Завидная перспектива!

Мы прошли под одной так называемой террасой, которой предстояло стать насыпью. Отсюда хорошо просматривался рабочий поселок с грязными и вонючими дощатыми бараками. От каменной стены, в которую вгрызался котлован, тянуло удушливой пылью. Скудная норма прогорклой воды, свист бичей, стоны, крики, покрытые язвами тела, вонь тухлой рыбы от походной кухни, забитые негры – кожа да кости, а внизу, на берегу Конго, греются на солнце отвратительные скопища крокодилов.

Большой участок железнодорожной насыпи уже был готов. В узком месте реки берега соединял небольшой мост для поездов, а выше, у довольно солидного здания, сейчас укладывали шпалы. Должно быть, это и есть вокзал.

Позади послышался шум, кто-то бежал за нами. Турецкий Султан и Одноглазый, ухмыляясь, преградили нам путь.

– Стой! – Его большой нос крючком показался мне отвратительней обычного. – Забыли обыскать вас, субчики-голубчики!

На пару с Одноглазым они вывернули наши карманы, однако ничего предосудительного не нашли. Турецкий Султан от этого еще больше взбеленился. Схватил футляр от бинокля, который всегда болтался у Хопкинса на боку, и вытряхнул из него все сигары.

– Роскошествовать он, видите ли, сюда заявился! Подохнешь тут, как собака… Посмел на меня руку поднять!

– Замолчите, Буланже, – одернул его Одноглазый. Видать, он у них был начальством повыше Султана. – Приставить к ним двоих охранников, – приказал он конвоиру. – И чтобы глаз с них не спускали ни на минуту. Чуть что – стрелять!

– Слушаюсь, господин главный инженер.

Одноглазый с ухмыляющимся Султаном ушли, а нас конвоиры втолкнули в здание вокзала, откуда далеко разносилось хриплое, бессвязное пение. Здесь нас поджидал очередной сюрприз. Такого комфортабельного вокзала, пожалуй, даже в Оране нет: красивое, большое здание, повсюду эмалированные таблички-указатели:

и рядом с этой другая:

На каждом углу указательные надписи, чтоб не заблудиться:

Спрашивается, на кой ляд в этой занюханной дыре вокзал при несуществующей железной дороге? Безумие, да и только! На миг мне показалось, будто я утратил рассудок. Но и спутники мои застыли в полном ошеломлении.

Из рупора громкоговорителя послышался голос:

«Внимание, внимание!.. Алжирский экспресс прибывает в шестнадцать часов сорок минут к четвертой платформе… От первой платформы в семнадцать часов двадцать минут отправится поезд по маршруту Игори – Сиди-бель-Аббе – Стокгольм – Токио… Внимание, внимание! В девятнадцать часов пять минут – сцепление рисовой саке с бутылкой джина…»

Мы переглянулись.

– В жизни своей не видал – не слыхал ничего подобного! – оторопел Чурбан Хопкинс.

– Признаться, я тоже. Ни шпал, ни рельсов… И что это за расписание алкогольного движения?

Вернулся охранник.

– А ну, пошли! Раз-два.

Мы двинулись к двери, на которой было написано:

– Кто это там распевает? – полюбопытствовал я у одного из конвоиров.