Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов Страница 27

Он приставил свой указательный сверху к моему носу и вместе с пальцем рукой повернул мою голову вправо и вниз.

– Гляди внимательно метров на пять вперед и вниз. – Он перешел на шепот. – Вот этот желтый с серым пузом паук и есть фаланга.

И я её увидел. Бесформенный,  толстобрюхий, песочного цвета паук с длинными, высоко изогнутыми над телом волосатыми  крепкими желтыми ногами, сидел, раскрыв некрасивый слизистый рот. Собственно, и не рот это был, а широко раздвоенный коричневый клюв. На верхней и нижней частях этого загнутого внутрь клюва торчали по два треугольных, тоже искривленных зуба. Круглое как яйцо тело этой «красотки» опоясывалось пятью вдавленными темными кольцами.

– Что это за кольца, зачем? – прошептал я.

Дядя Вася, не снимая рук с плеч моих, так же тихо ответил, что всё тело у фаланги – сплошной крепкий панцирь. И что раздавить её на почве даже ногой просто невозможно.

– Хоть и без яда, но самый зверский паук на свете. Ничего и никого не боится. В драку лезет первым даже на человека, не говоря уж о животных. Быстро бегает. Догонит кого угодно. И прыгает на метр вверх. Кусает больно и со слюной заносит все инфекции и микробы. Ну, от жратвы своей, оставшейся гнить во рту. Вот эти микробы и до смерти довести могут, если к врачу не успеешь добежать.

Дядя Вася, не убирая рук с меня, стал медленно пятиться назад, уходя подальше от фаланги. Потом уже отпустил меня и сказал, что больше тут мы до вечера ничего не увидим интересного, а ждать нельзя. Ехать надо.

Мы, прыгая через трещины такыра, бегом добежали до машины. Но в кабину дядя сразу влезать не разрешил. Он открыл обе двери, достал из боковины бака, где лежат шланги, тонкую палку и минут десять ковырял ей под сиденьями, за ними, стучал по потолку и панели. Только после этого сунул палку обратно, мы запрыгнули в кабину и поехали теперь уже на Аральское море. Наконец-то. Я ехал и переживал всё, увиденное в пустыне, а дядя, по лицу было видно, тоже переживал. Но о чем-то другом, о своем. А вот о чём – мне по возрасту и опыту знать было не положено. И ехали мы молча, подминая под колеса серо-бурую пыль с тонкой колеи. Ехали  просто в другое для дяди моего место, а для меня в новое путешествие по незнакомой  планете Земля.

Снова на левой стороне возник Аральск. Мы проехали его уже как знакомый мне город. Но солнце уже переехало зенит и Аральск потускнел. Зато с горки он стал виден лучше. Лучи не мешали видеть его во всю длину, не отсекали яркостью своей расположенный в дальней низине конец города. Он выглядел как-то уж очень строго. Огромные прямоугольные дворы, огороженные высокими заборами. Дворов таких я насчитал пять. Из-за заборов не видно было домов. Только одинаковые серые шиферные крыши. Они лежали на домах ровными рядами. Нигде жильё так ровно, по линейке, не строят.

– А там вон, вдалеке, дворы большие, одинаковые, это что? – я пытался разглядеть хоть что-нибудь во дворах, но не получалось.

– Это военные городки. Пять гарнизонов разных. – задумчиво ответил дядя Вася и лицо его стало напряженным. Похоже было на то, что он снова пытается догадаться о смысле существования пяти военных городков в Аральске, вокруг которого на многие сотни километров не было ничего. Кроме степей, пустыни и мизерных аульчиков, которых даже подробная карта не разглядела на ровной поверхности.

– Да мать их перемать, эти городки! – он крепко стукнул ладонями по баранке. – Пять лет подряд у местных спрашивал, что там за военные. Не знает никто! А тут, мля, только со змеями воевать, да с каракуртами. Но не из пушек же их расстреливать и не танками давить! Тут же ни одной вражеской страны на тыщи километров нету! Вояки, мля! Спрятались ото всех в пустыне, чтобы враг не нашел, если что вдруг. Тьфу ,тьфу, тьфу… Короче, я тоже не знаю. Оно мне, конечно, без разницы. Пусть стоят, раз поставили. Но всё равно тут что-то не так. Байконур обслуживать – так какого хрена от него строиться за семьсот километров? Сказать, что по Аралу линкоры ходят с крейсерами, да подводных лодок полное дно – так не ходит ничего на воде кроме рыбацких посудин. А подводные лодки чего по дну будут лазить? Ракущки собирать? Но ведь почему-то же народ не в курсе – на кой хрен развели тут такую тайну! Вот не люблю я это. Наш народ в такой войне победил, а ему, вишь ты, нет доверия. Ещё раз – тьфу!

Он за Аральском повернул налево и по отчетливой ровной дороге на приличной скорости погнал вперед вдоль моря. Дорога щла выше, медленно спускаясь, и долгое время скрывала берег от глаз. Только возле самого горизонта небо и вода были почти одного цвета. Потом впереди замаячил в дрожащем от близости к воде воздухе поселок.

– А в деревне этой нам что делать? – грустно спросил я. Мне хотелось поскорее встретиться с морем.

– Я тебя везу показать самое страшное, жуткое и загадочное место на Земле. Деревня побоку.  Каратерен – так называется посёлок. Тут сети ремонтируют. И новые плетут. А вот прямо напротив него – остров есть. Огромный. В море уходит. Вдаль. Подожди, сейчас сам увидишь, – дядя Вася выключил коробку на нейтралку и машина покатилась с горки своим ходом, без мотора. Справа внезапно и  пугающе вдруг выскочило второе небо. Первое было вверху, на своем месте, а это лежало внизу, на земле. От этой двойной ослепительной синевы я зажмурился и нагнул голову к коленям, успев срывающимся голосом уточнить у дяди.

– Внизу небо – это море?

– Оно самое! – весело и громко почти пропел он. – Арал-батюшка. Тормозим. Выходим. Дальше топаем на своих тренированных.

  Мы остановились, исчез последний шум: шелест шин на твердом дорожном песке и мягкой, не такой как в степи, траве. Я спрыгнул с подножки, снял кеды и побежал к песчаному берегу. Он на секунды прикрывался мягкой и неторопливой волной, которая так же неспешно сползала с песка обратно. Море! Я  стоял на песке, волна осторожно переваливалась через ноги, отдавая мне и тепло своё и прохладу, и звала за собой. Так мне казалось.

Я огляделся. Левее песчаной площадки, на которую меня сами принесли ноги, лежали острые крупные камни, круглые отполированные валуны, вдоль берега прямо в воде и на суше рос камыш, какие-то краснолистные кустики с бледной от яркого солнца корой.