Абрам Вулис - Хрустальный ключ Страница 28

— Акзамов?

— Нет, не Акзамов… Не хотелось бы заниматься сплетнями. Но, кажется, придется все-таки… Девушка… Лаборантка…

— Замира? Юлдашева?

— Вот именно. Замира Юлдашева. Превосходный знаток языков!

— И, кажется, совсем никудышный знаток людей…

— От вас и это не укрылось? Да, в людях она ничего, по-моему, не понимает. Если бы понимала, разве отдала бы ему душу? Разве работала бы на него?

— Ну, это еще ничего не доказывает. Вы ведь тоже на Налимова порядком работали. Однако же нельзя сказать, что отдали ему душу.

— Да нет, почему же… В каком-то смысле, может, и отдал. Душу — не душу, кусок жизни, во всяком случае, — усмехается Арифов. — С женой целыми месяцами не разговариваю из-за Налимова… Замира прочитала за несколько недель трактат Маджида и пересказала Назыму самое главное. Естественно, Назым сразу ухватил всяческие намеки на пещеру, на сокровища табибов. Соответствующие куски текста он впоследствии штудировал вместе с Замирой многие десятки часов, вдумываясь в каждую буковку. До полного осознания текста ему, в конце, концов, осталось совершить один-единственный шаг. Даже не шаг, шажок: вспомнить мельком оброненное в медицинском манускрипте географическое название…

— Сусинген?

— Сусинген. Но на этот шаг у него не хватило сил. И тогда он явился ко мне. Так, мол, и так. Я схватился за голову. Только в этот момент понял, что следовало действовать раньше. Попросить, например, Акзамова, чтобы он передал трактат Маджида другому. Никогда и никто не был еще так близок к разгадке тайны табибов. Я? Ну, нет! Мне, чтобы с ним сравняться, надо было всерьез поработать над рукописью, а я ее не имел под рукой… Помогу я Налимову на этот раз или нет?

— Почему вы так настойчиво прятали от Налимова след?

— До сих пор не понимаете, что психология Назыма в определенные годы стала для меня реальнее всех реальностей. Не его персональная психология, а психология целой категории подобных людей, эгоистов и циников.

— Вы оставляете без внимания конкретную суть вопроса.

— Да, философские выкрутасы — не для нашего разговора… Что ж, в повадках Налимова в тот вечер была пугающая целеустремленность. Точно он вполне четко определил, как поступит с находкой, вообще, как будет жить последующие пятьдесят-шестьдесят лет.

— На ваш взгляд, ему кто-то суфлировал?

— Было похоже на то, что диктовали ему, руководили им. Прежде он все-таки был самодеятельным шалопаем. А в тот вечер передо мной прохаживался маленький профессионал. И поэтому я приказал себе: молчи. Лучше пускай клад табибов останется под землей. Есть ведь такой шанс?!

— Ваше решение было окончательным?

— Бесповоротным. И с этой позиции я не сдвинулся и в дальнейшем. Но сам постарался свести показания трех рукописей воедино. Ибо естественные науки мне не чужды, а из текстов напрашивался вывод, что табибы нашли богатейшие запасы мумиё или какого-то другого органического лекарственного средства поистине волшебной силы. Во мне проснулся ученый…

— Так что же предпринял пробудившийся ученый?

— Установил, что предварительные выводы в достаточной мере справедливы: сокровище табибов, по-видимому, представляет собой целебный концентрат органического происхождения. Судя по информации, которую я почерпнул из снетковского манускрипта, воздействие этого вещества на человека разительно. Ассортимент поддающихся ему болезней необычайно велик. А побеждает он эти болезни — вернее, побеждал в свое время — несомненно.

— И вы, человек, называющий себя ученым, устояли от искушения начать поиски. На широкой основе…

— Пока я разгадывал адрес этой средневековой аптеки, пропала рукопись с жизнеописаниями табибов. Это во-первых. А во-вторых, вскоре Налимов исчез.

— Когда он, кстати, исчез?

— Точно датировать его выезд на Совук-су не смогу. Поздно спохватился. Сами понимаете: у меня поважней дела были в Академии. Но, увидев однажды вечером в квартире Налимова посторонних, я вынужден был взять отпуск.

— Посторонних? Кого же? — встрепенулся я. — Как они выглядели?

— Как они выглядели? — усмехнулся Саид. — Вот уж вам это лучше знать. Потому что выглядели они в точности так, как ваш спутник, если с него снять штормовку и напялить взамен шелковую безрукавку. Ясно?

Итак, после разговора с Арифовым версия налимовского дела, которую я с таким трудом выработал, сильно пошатнулась. Теперь мне казалось, что Саид — один из всех — говорил искренне. В речах Налимова было непомерно много умолчаний и демагогических штучек. А шерп вообще представлялся мне теперь этаким сплошным белым пятном, или, учитывая, что перевязочные бинты постоянно загрязнялись, серовато-заскорузлым. Я даже не мог толком ответить себе на вопрос: Ричард это или не Ричард. По акценту — вроде он. Но одного акцента для серьезных выводов маловато.

Глава 4

1

— Выводы? — спросил Мистик, простучав пальцами по столу суховатую гамму; пора, дескать, закругляться.

— Документы и вещи, конечно, на экспертизу, — на ходу соображал я. — А людей — просто не знаю, что и сказать. Отпустишь — разбегутся, не отпустишь…

— Вот как? — удивился Мистик. — Вы полагаете, их можно не отпускать? Прямо так, безо всяких, за решетку. Прокуратура таких вещей не любит. Еще как отпустим… Но без наблюдения не оставим. Нет, не оставим, — задумчиво произнес он, думая уже, кажется, о чем-то другом. — Да, первым делом развезите граждан по домам. И сразу же к Максудову. У него есть что вам порассказать.

Не ожидал я от гроссмейстера позиционного стиля таких скорых и убедительных результатов.

Еще в день нашего отъезда гроссмейстер беседовал в неуютной каморке Памирской рыночной милиции со стариком-гадальщиком. Максудов — не зря же он был гроссмейстером позиционного стиля — терпеливо дождался, пока старик уладит свои семейные отношения с вороном и усядется на табурет.

«Драку видели?» Драку старик, конечно, видел. «Там этого били… как его… из этих, значит, из торгашей… А эти, другие, значит, они тех страсть как не любят». Старика надолго заело: «А она тебя любит, тебя всякая полюбит, планида твоя такая… Таких любят, ой, как любят…».

Вернулся к драке: «Ну, спровадили какурента — оно и народу лучше, зелья приворотного меньше будет». На приворотном зелье старик застрял: «А тебя полюбит, без всякого зелья полюбит, верное слово говорю». От друзей принялся открещиваться: «Это кто же мне друзья? Армян, что ли, голоштанный? Али барин его красноносый? Я знать их не знаю… Ну, подойдут они ко мне разок-другой, ну, спросят чегой-то-нибудь, ну, подсунут рублевочку али трояк… Тоже — друзья!».