Виталий Гладкий - Приключения-91 Страница 29

Звонок. Просят устроить номер в Дагомысе. Заблаговременно, на июнь. Миша твердо обещает. Услуга — шестьсот рублей. Положить в клинику. Три тысячи. Достать черную икру. Мебель. Состыковать кооператоров согласно их интересам. Надежно пристроить краденое. Отмазать от милиции или же от рэкетиров. Часто Миша отвечает лапидарно: «Запиши номер телефона. Скажи — от меня. Деньги можешь завезти на неделе».

Великое изобретение — телефон. Звонок, сведение двух заинтересованных сторон и... ах, если бы еще по проводам пересылались купюры...

Денег между тем у Миши мало. Миша любит пожить широко, погулять на морских и горных курортах, устроить бардачок раз-два в недельку, пообедать и поужинать каждодневно в ресторане, а если перекусить дома — то продуктами исключительно дефицитными. Капитала у Миши — тьфу, как он считает, ну, около миллиона, хвастать нечем. Плюс — загородный дом, машина, куча электроники, но все это для дельцов с размахом — чепуха. Может, для лиц, вкалывающих на госслужбе, подобные блага — из области фантасмагорий, но прагматик Миша, вращающийся в среде определенной, твердо и скучно знает: мелочь он и дешевка с таким капиталом. Есть спекулянты куда более высокого полета — недвижимостью занимаются, серьезными компьютерными системами... Те наживают в день тысячи и тысячи, в делах их миллионы крутятся, и блатное «червонец», означающее десять тысяч, для них червонец и есть... Однако этих крупных и преуспевающих акул роднит с Мишей одно: тяга к игре. Неистребимая. В принципе, деньги на всю оставшуюся жизнь давно сделаны, да и не в них смысл, они — фишки в бесконечной суете срыва куша за кушем, — суете бессмысленной, но неотвязной, вошедшей в кровь. Согласно Мишиным категориям, есть в этой игре игроки удачливые и дальновидные, есть проигравшиеся без шансов на реванш, есть попросту глупые везунчики... С проигравшимися ясно, глупые везунчики — публика малоинтересная, как правило, без кругозора, живущая голым результатом накапливаемой бумаги и прожирающая свои доходы по кабакам, просаживающая их в картежном азарте, тратящаяся на проституток. Глупые везунчики полагают, что живут единственно правильно и полноценно. Вероятно, это и так, если расценивать блага, ими достигнутые, как рубеж возможностей их и черту интеллектуального горизонта. Так и варятся они в собственном жиру и задыхаются в нем — прогоркшем в итоге. Но и глупые везунчики сознают горькую правду покупаемого ими мира, ту правду, что вокруг них, племени проходимцев, существуют миллионы других, зарабатывающих на хлеб свой мало и тяжко, тех, кто встает засветло и приезжает домой в потемках. И реально властвует вокруг именно эта сумрачная, несвободная и бедная жизнь, а не пестрота сытого спекулятивного бытия, легко различимая в общей серости, а потому бытия опасного. И вот, будучи в несогласии с высокими требованиями уголовного законодательства и низким уровнем жизни народной, мечтают глупые везунчики о бытие заграничном, где все доступно на любом углу, были бы «бабки». Но за границу не торопятся, да и кто они там? Впрочем, вот вам и глупые... Хотя некоторые, бывает, срываются. Туда, где сигаретами «Мальборо» и магнитофонами «Сони» не спекульнешь. И попадают, естественно, в положение затруднительное. В основном же лелеющие мечту об иностранной неведомой жизни так с ней и остаются — внутри Союза, как с вечной занозой в душе. Иное дело с точки зрения Миши — игроки удачливые и дальновидные. Эти — да! Эти обреченно уяснили: не в рублях счастье. Но — в твердой валюте. А в те государства, где она и только она имеет хождение, надо удирать не с пустыми руками. И начинают дальновидные тяжкий труд обращения отечественной «фанеры» в зеленые бумажки, бриллианты и золото. Опасный труд. Многоэтапный и длительный. Миллионы тают, обращаясь в тысячи, но тысячи — далеко не гарантия стабильного положения — так, на первое время... Без солидной суммы чужаку с большими запросами в капиталистических далях нелегко. А чужак — он и делать-то ничего не умеет, и ни бе ни ме на импортном языке, и вообще планы на жизнь при всей дальновидности у него неясные. Значит, параллельно с обращением имеющихся рублишек в валюту надо и еще этих рублишек украсть... А после, коли не срубили тебя перекрещивающимися очередями из бастионов различных органов правопорядка, возникает другая задача: как валюту переправить за бугор? Задача не для дилетантов, а решить ее часто пробуют наскоком, благодаря чему вместо Запада многие из дальновидных переезжают в казенных вагонах на восток, вселяя в коллег, поневоле преданных Отчизне, страх и одновременно успокоенность — мол, чур, не надо нам масштабных валютных операций, мы уж потихонечку, да верней... А что казино нет, «мерседесов» в качестве такси и салями под пиво «Карлсбад», то как всегда — д о с т а н е м. Салями будет из-под прилавка, пиво — со склада, «мерседес» — с черного рынка, а ночной бар со стриптизом и на дому организовать можно. Так рассуждал и Миша. Глупым он себя считал? Нет, пожалуй. Но и не везунчиком. Ибо являл он собою особстатью. Мише было уготовано оставаться советским спекулянтом средней руки. Так уж вышло. Заграничные дали были для него исключены непробиваемостью жизненных обстоятельств. Дело в том, что Миша работал на милицию в качестве агента. И являл собою человека несчастной судьбы: чужого среди своих, то есть преступников, и чужого среди чужих, то есть слуг закона. Дело же обстояло так.

Жил Миша, рожденный в шестидесятые года века двадцатого, в семье добропорядочной в высшей степени. Дед, отец папы, большевик с восемнадцатого революционного года, в прошлом — директор крупного военного завода, основу семьи составлял. Папа — секретарь райкома партии коммунистов достойно традиции деда продолжал, а мама растила детей — Мишу и Марину, младшенькую. В семье — согласие, мир и достаток. Два пайка — дедовский и отцовский, машина персональная, на которой папа на работу ездил, а мама по магазинам, квартира из четырех комнат, ведомственные санатории на морском берегу...

Радостно жили, радостно трудились. Смело смотрели в будущее. До трагических восьмидесятых. Миша в ту пору в институте международных отношений учился, имея непробиваемую бронь от армии, Марина в институт иностранных языков готовилась, папу на повышение выдвигали, деда чествовали, приглашали наперебой в гости к пионерам, мама в хронической эйфории пребывала, как вдруг — началось!

Арестовали папу. За взятки. И — караул! Обыск, конфискация и где только она, эйфория?!

Миша помнил отца на последнем свидании, уже в тюрьме.

— Брезгуешь мной, сынок? — произнес тот тихо. — Не говори, знаю, что брезгуешь... И оправдываться не стану, виновен. А началось-то как? Приходит ко мне начальник строительного управления и тридцать тысяч в конверте — на стол. Твое, говорит. Я на дыбы. А он спокойно так, глазом не моргнув: это, мол, за твои резолюции. Можешь, конечно, ОБХСС вызвать, только не районный, его я и сам могу... И учти: резолюции есть, а что ставил их, под чужое убеждение попав, то не оправдание. Посадить не посадят, но низвергнут до нуля. Выбирай. Можешь в урну деньги бросить, можешь сжечь, дело твое. И деньги твои. Кстати, об ОБХСС. И не о районном. Там тоже свои. И... там тоже все в порядке. А белых ворон не любят. Потому их и нет, как понимаю.