Ромен Пуэртолас - Невероятные приключения факира, запертого в шкафу ИКЕА Страница 29

–  Лошадь-аж-тпру-корова?– повторил толстяк-француз, спрашивая себя, какие безумные родители могли наградить чадо таким именем. Хорошенькие шуточки!

Потом взял под руку молодую красотку и потащил к выходу, не обращая особого внимания на индийца.

– Аджаташатру поедет с нами! – воскликнула актриса, сообразив, что ее агент не включил его в свои планы.

– Софи, это важный ужин. Нам нужно выбить роль в новом фильме Бекассини.

–  Нам, то есть мне, – поправила Софи Морсо.

Если бы у Аджаташатру вместо глаз были лазеры, то килограммы жира французского агента были бы сожжены на месте быстрее, чем на диете Вейт Вотчерс.

Индусу, французский которого ограничивался несколькими словами, услышанными по индийскому телевидению по случаю Рождества, то есть «туалетная вода для мужчин», «туалетная вода для женщин» или «новые духи Кристиан Диор», не нужно было лезть в словарь, чтобы понять, что он стал причиной разногласий между его покровительницей и ее агентом. Смутившись, он догнал их и сказал по-английски:

– Не беспокойтесь из-за меня, я останусь вечером в гостинице. К тому же я совершенно выдохся после этого путешествия в чемодане. Я ведь не спал прошлую ночь.

Эрве, немного говоривший на языке Шекспира, не понял, что имеет в виду мужчина, упоминая путешествие в чемодане, наверняка это английское выражение, но ему оно ничего не говорило, особенно потому, что исходило от типа по имени Лошадь-аж-тпру-корова. Он отвел Софи в сторону и спросил, кто такой этот индиец и откуда он взялся. На первый вопрос актриса ответила, что ее друг раджастанец, гениальный писатель, которого преследуют на родине. На второй, что взялся он из чемодана «Вюиттон», но хватит разговоров, все равно Эрве ничего не поймет в этой истории.

Таким образом, агент был вынужден согласиться на то, что новый друг Софи будет сопровождать их. Или он поедет, или она вернется в номер и потому упустит вполне реальный контракт, который упускать нельзя. Он по опыту знал, что спорить с капризными звездами бесполезно.

Таким образом, к 20.30 такси привезло их к внушительному каменному зданию, уступившему натиску плюща и бессчетного числа цветов, бело-красная вывеска гласила «Il Gondoliere». [35]Это был итальянский ресторан, но какой ресторан в Италии таковым не был?

Эрве назвал метрдотелю имя Эмили Жоли, [36]тот покачал головой, словно это был пароль, известный только посвященным, и проводил их к роскошному столу в тихом уголке в глубине зала.

Пять минут спустя к столу подошли двое эксцентричных мужчин. Аджаташатру понял, что одного из них, того, что повыше, звали Мик Джеггер-Лекультр, [37]что-то вроде рокера с неимоверным количеством часов на обоих запястьях. Второго, похоже его агента, толстого коротышку с влажными и вялыми руками, звали Стив. Индиец по очереди посмотрел на Эрве и на вновь прибывшего, спрашивая себя, все ли менеджеры звезд штампуются по одному трафарету.

– Софи, какая честь! – сказал высокий рокер, запечатлев на руке актрисы нежнейший поцелуй.

Его изысканные манеры никак не соответствовали внешности. Рваные джинсы, пирсинг, волосы, покрашенные в красный цвет, застиранный зеленый пиджак. Что-то среднее между клоуном и факиром.

Когда он повернулся к индийцу, француженка представила его как своего нового друга.

– Великолепно! – воскликнул экстравагантный кинорежиссер. – А как вы познакомились?

– Ну, я нашла его в своем чемодане, только и всего.

Все засмеялись.

– Надеюсь, вы не родились в чемодане, господин Антраша?

– Я из Раджастана.

Над столом пронесся вздох восхищения.

– Действительно интересно! А чем вы занимаетесь в этой жизни? – спросил агент Мика Джеггера-Лекультра.

Аджаташатру подмывало произнести, как обычно, слово «факир», но теперь он уже этим в жизни не занимался.

– Я писатель.

– Аджаташатру не такой писатель, как все остальные, – добавила Софи Морсо. – Он пишет романы на рубашках.

– Неужели? Как оригинально! – бросил кинорежиссер, которому нравились такие же экстравагантные люди, как он сам. – А ваши рубашки опубликованы?

Индиец улыбнулся:

– На самом деле я только начинаю.

– Ну разве это не замечательно? Так поднимем же бокалы за блестящую карьеру, которая открывается перед вами.

Все подняли бокалы с шампанским. Аджаташатру – с водой.

– А у вас есть издатель?

– Хм… Нет.

– Ведь это можно организовать, правда, Эрве? – предложила Софи Морсо, трепеща ресницами, чтобы очаровать своего агента.

Тот отреагировал сперва сдержанно, но, подумав минуту, наконец, как обычно, уступил просьбе своей красотки:

– Хорошо-хорошо! Я знаю кое-кого в издательстве «Скандал». Передайте мне рукопись завтра утром, и я ее им перешлю.

– Супер! – воскликнула Софи, подпрыгнув на стуле, как девочка, получившая то, чего хотела.

Остаток ужина прошел без особых происшествий, если не считать подписания важного контракта. Одни взяли шоколадные профитроли, другие – тирамису, а новоявленному писателю подлили шампанского. Короче говоря, вот каким образом Аджаташатру Кауравы Пател, для остальных смертных известный по кличке Корова, факир, переквалифицировавшийся в писателя, вступил в новую светскую жизнь и стал свидетелем подписания одного из крупнейших контрактов в истории кинематографии. А поскольку себя не переделать и всегда трудно за несколько секунд стереть прошлую жизнь, построенную на трюках и уловках, наш герой не смог противостоять соблазну и поразил и испугал присутствующих, когда между десертом и кофе согнул взглядом ложку и воткнул себе в глаз зубочистку.

Завернувшись в роскошные простыни из чистого льна, Аджаташатру плакал теперь как ребенок. Ну вот, на него напала депрессия, которой он так боялся. Это должно было случиться сегодня или завтра. Он оказался втянутым в сомнительное путешествие, конца которому не видно, вдали от дома и близких, и как будто одного этого было мало, к нему привязался еще какой-то злопамятный убийца и появлялся всякий раз, когда события принимали хороший оборот.

Слишком много для одного факира!

Он поднял глаза к потолку. Через шторы пробивалась полоска света, выхватывая из темноты стену напротив, на которой висела картина Хесуса Капилла в золоченой раме. Сельский пейзаж. Двое крестьян в одежде прошлого века, похоже, предавались раздумьям перед стогом сена.