Виктор Сафронов - Алмазная цепь Страница 29

Снимаю обои в коридоре, там где все время стоял телефон. И удивляюсь во-первых, количеству записей, а во-вторых, питерской моде, при наклейке новых обоев или газет, старые не отдирать, не выкидывать… Ну и прочитал, из последнего:

«Есть в мире люди, с которыми приятно общаться. Есть в жизни места, в которые приятно возвращаться. Добро пожаловать, в наш похоронный трест «Лебединая песня».

Наш адрес: Тунгусский аэропорт им. Фреди Меркури, 19.

Там, где аисты вьют свои гнезда».

ГЛАВА 26

Много разнообразных сюрпризов в таких домах ожидает пытливых и ищущих краеведов и исследователей родного края. В многочисленных щелях и укромных дырах в полу, можно отыскать двугривенный или ржавое перо от перьевой ручки. Поковырявшись в стенах, можно увидеть большие листы денежных знаков «временного правительства», т. н. «керенки» — ими, в свое время, интеллигенция оклеивала стены — протестовала против «буржуазных реформ».

Мне повезло больше.

Разбивая уродливый выступ в коридоре, наверное раньше это была кладовка под лестницей ведущей на чердак, нетрезвому археологу с ломом, открылись сокровища Али Бабы.

Батюшки-светы, ну, очень большое количество, самых разнообразных вещей и предметов. Глаза разбегаются и сдвоить фокусировку в исходное положение очень непросто.

Вот вы, говорите, что человек не меняется и остается однотипным практически всю жизнь. Зря, вы это… Во мне открылось смятение старьевщика, которому вынесли что-то драгоценное и давно ожидаемое.

Видно, убегая от революционной смуты, оставшиеся в живых хозяева, бриллианты и другие ценности вынесли на себе. Конечно, если их, на радость победившему пролетариату и примкнувшему к нему люмпену не расстреляла накокаиненая матросня из чека. Остальное имущество, упаковав его в листы толя и промасленную мешковину, предусмотрительные хозяева прошлой жизни, спрятали до своего «скорого» возвращения.

Господи прости, в руки взять боязно. Старинный фарфор, хрусталь, потемневшая бронза. Серебряные, с вензелями и завитушками тяжелые столовые приборы. Любимые книги, альбомы с фотографиями. Все здесь. Даже коллекция почтовых марок.

Я конечно не специалист. Но думаю, что если все это продать, то покупка квартирки очень даже себя оправдает. Но, считаю я плохо, а красивые безделушки люблю. Оставил все себе.

Стыдно сказать, захапал, загреб, прибрал под себя, как те бандюги, которые из-за подобного барахла, во имя мировой революции, убивали, насиловали и грабили хозяев этих вещиц.

Пристыдил себя. Вволю, от бесстыдства накраснелся и до лучших времен, сложил все обратно в чулан. Заколотил крепче прежнего, заклеил старыми газетами и как-то полегчало.

Приготовил для утилизации в ближайшей мусорке, только окаменевшие продукты питания. То, что было когда-то мукой, шоколадом, крупами, что-то еще…

Однако бес стяжательства и обогащения не давал покоя. Хотелось еще на дурку сокровищ… Рискнул пошуровать в крупе, бриллианты искал, но ошибся, там их не было. В старой гречке, сморщенной и засохшей, ничего не было, да и откуда им там было взяться? Вздыхай не вздыхай, а только окаменевшая крупа. Остальное я не стал перебирать, просто до кучи собрал и все…

Все драгоценности, в гораздо большем количестве, чем можно было себе даже представить, находились у меня на поясном ремне-скрутке. Вот там их было огромное количество.

Не так давно, именно из-за них и пришлось побывать на даче Курдупеля, где кроме еды и выпивки, пришлось обсудить интересное поручение нынешних правителей жизни государства.

Поручение плёвое — доставить камни в простой, питерский пригород Баженово. Небольшой курортный поселок, на берегу Финского залива, бывшее название Мяукалло. Все честь по чести. Адресок имелся, пароли-явки, только передавай ценности из рук в руки…

Для этого, с красивым дипломатическим паспортом, пришлось пару раз, быстренько смотаться на тучные бельгийские поля. Там встретиться с новоявленными кутюрье, которые облачил меня в пояс-лифчик, в нашитых карманах которого лежали бриллианты.

Путая и сбивая преследователей со следа, покрутился по Европам. Преследователей, как таковых я не видел, я даже их не чувствовал, но полковник меня предупредил, что они есть и несть им числа.

Послушал я его стройные мысли и выверенные фразы. Попугался вместе с ним и сложилось у меня впечатление, что куратор Курдупель, для более веселого продолжения наших забав, создавал и противостоящие мне боевые дружины… Если это так, как бы не пришлось ему, заиграться в свои игры.

Да, ладно. Я вот ведь о чем.

Состояние смертельной опасности имеется?

Имеется.

Выкручиваться и выворачиваться для спасения собственной жизни, придется?

Само собой.

А больше ничего и не надо. Все же под рукой.

Победа над собственными страстями и слабостями. Цветы по этому поводу — прямо в руки, а не на гранитную плиту памятника.

Праздник?

Само собой.

Адрена-а-а-а-а-лин! Больше чем достаточно и кушай его большой ложкой.

Так вот. Создать торжественность момента, ты можешь только сам, и, сам же отпраздновать его с тем же Курдупелем.

Пришлось постараться.

Женщины?

Вино?

Любовь к родине и родным пепелищам?

Нет, ребята. Когда идет опасная игра. Когда ставки неизмеримо высоки. Ничего другое, кроме самой игры, меня не волнует и не интересует. Ни женщины, ни вино, ни любовь к родине и ея гимну.

ГЛАВА 27

Между Санкт-Петербургом и Москвой давно существовала великолепная оптововолоконная связь. Собеседники не только хорошо слышали друг друга, но и видели. Правда, собеседнику, находящемуся в Москве, пришлось подняться в специально оборудованный зал спецсвязи, а вот Алексеев беседовал, находясь в своем кабинете.

Инициатором этой беседы, явился премьер-министр. Надо было, понимаешь, реагировать на критику поступающую сверху.

- В чем причина вашего беспокойства, — после приветствий и ничего не значащих деталей протокола, поинтересовался он.

- Я слышал у вас двое сыновей? — вопросом на вопрос ответил Алексеев.

- Да, — тепло произнес суховатый, глава правительства.

- Вы, волнуетесь за их самочувствие, за самочувствие других членов вашей семьи, за ваших близких? — банкир пожевал губами. — Прошу простить мне, столь бесцеремонное вторжение в вашу личную жизнь.

- Да, — пока не понимая к чем ведет его собеседник, но и не пытаясь торопить и форсировать события, подтвердил премьер. — Конечно, волнуюсь.