Прелести жизни. Книга первая. Мера жизни. Том 1 - Александр Черевков Страница 29

— Черти, как на тебя что-то подобрать? — ругнулась Прасковья. — Задница у тебя большая, а талию можно руками обхватить. Наверно, ты с самого детства корсетом утягивалась? Только волосы свои, зачем красила? С белыми волосами на тебя со стороны как-то непривычно смотреть.

— Корсета никогда не видела. — с обидой в голосе, ответила ей. — Волосы у меня такие с самого рождения. От рождения альбиноска.

— Ей богу, врёшь! — удивлённо, воскликнула Прасковья и потрогала мои волосы руками. — Возможно, волосы и вправду настоящие? Мы это сейчас узнаем. Тебе такую баньку устрою, что ты будешь, как новорождённая. Любая краска и грязь с тебя сразу слезут. Так что давай, красотка, пойдём в русскую баньку париться.

Прасковья пошла в развалку за дом. Раскачивая, словно корова, своими огромными бёдрами. Последовала за ней, в сопровождении Ксении, которая несла в руках огромный берёзовый веник. Со стороны можно было подумать, что это бабы ни в баню меня провожали, а гнали, как молодую телку, на пастбище в поле.

За домом, в отдалении, была хорошо срубленная банька, которая больше похожа на добротный рубленый дом в сибирской тайге.

Дальше баньки конюшня с хозяйственным двором. Вокруг имения рос огромный сад.

— Ну, раздевайся, молодка! — басом, приказала Прасковья. — Не бойся, не мужик, а баба. Не испорчу тебя.

Прихожая в баньке была огромная. Длинный стол по самой середине и несколько лавок-лежанок у каждой стенки. Прасковья положила ворох принесённого для меня белья прямо на стол.

Не дожидаясь моих раскачек, Прасковья стала тут же быстро снимать с меня всю одежду до самого гола. Аж чуть не задохнулась.

— А ты, молодка, ничего, хороша! — снимая с себя одежду, подметила Прасковья. — Была бы мужиком, такую кралю давно бы на лавку завалила. Ладно, пойдём, попарю тебя, и сама в баньке с парком обомлею.

Прасковья шлёпнула меня по голому заду так, что аж взвизгнула от неожиданности и вошла в предбанник, в котором стояли три бочки огромные. Одна бочка была пустой, с пробкой внизу. Вторая бочка была с горячей водой. Третья бочка была наполнена холодной водой доверху. Рядом глиняный кувшин с квасом.

— Полезай! — приказала Прасковья, показывая на пустую бочку. — Тебя надо малость освежить, а то ты в нашей баньке с непривычки сгореть можешь. Тогда молодой хозяин меня точно убьёт. Уж больно строгий он стал, как только ушёл в отставку с армии и принялся учёбой светской.

Не дожидаясь пока раскачаюсь, Прасковья подхватила меня за талию обеими руками и легко поставила в дубовую бочку. Большим деревянным ведром Прасковья зачерпнула холодной и горячей воды.

Потрогала своим локтем температуру воды и сразу вылила на меня целое ведро воды. От такой массы воды едва не захлебнулась. Подскочила вверх и едва не вывалилась из бочки.

Прасковья поймала меня прямо на лету. Обратно поставила в бочку. Шлёпнула разок по плечу.

— Ты, что, вдруг, такая прыткая? — удивлённо, спросила меня, Прасковья. — Воды что ли боишься?

— Воды вовсе не боюсь. — с обидой, возмутилась. — Просто, от неожиданности, чуть не захлебнулась водой.

Прасковья вытащила меня обратно из бочки. Мы пошли в парилку. Там, действительно, было очень жарко. Моё лицо прямо обожгло горячим воздухом.

Мы присели с Прасковьей на первую широкую лавку, которых в парилке было шесть. Три лавки находились, как ступени, прямо от самой входной двери, и, ещё три лавки были в глубине парилки до самого потолка.

Между лавками и стеной из берёзовых досок, ящик огромный из железа, заполненный булыжниками, которые слегка потрескивали от дровяного огня под ящиком.

Когда здорово вспотела, Прасковья плеснула на раскалённые булыжники ковш хлебного кваску. Поднялся от булыжников доверху пар ароматом природы русской наполненный и приятно растёкся по всей парилке, хмельным запахом ударяя в голову.

У меня словно крылья появились. Поплыла своим разумом в пару том, как в тумане белом, закрывая глаза от удовольствия. Мне было приятно это ощущение, словно была дома в Старом хуторе, у нашей речки, которую называют Белка, за глину белую и за чистоту воды.

— Вот, хорошо, разомлели! — прервала мои мысли Прасковья. — Сейчас полезай на вторую лавку, как мужик на тебя лазить будет. Поддам хорошего парку и веничком пошлёпаю твою попку, чтобы пышнее стала.

Прасковья зачерпнула из ведра ковш воды холодной и плеснула опять на раскалённые булыжники. Мне аж ноздри защекотало от пара водяного. Распласталась вся на этой лавке второй.

Прасковья достала из кадки с горячей водой веник берёзовый. Потрясла тем веником над булыжниками. Затем опустила веник в кадку с водой холодной и тут же вытащила с каплями над моим телом. Словно льдинки скользнули те капли по моему телу.

После чего Прасковья опустила всего на одно мгновение веник тот берёзовый в кадку с водой горячей и погладила меня тем веничком по всему телу. Ощущение такое прекрасное, мне словами вам не передать! Можно сказать, что получила от этой процедуры огромное блаженство для тела и души.

— Мария! Ты знаешь, за что, на нас баб, мужики лазить любят? — спросила Прасковья и сама ответила. — Потому, что им также приятно от нас, как сейчас нам от распаренной лавки. Мы для них, как лавка горячая. Полежит мужик на бабе, удовольствие получит и отдохнёт заодно вместе с бабой.

Прасковья слегка шлёпнула меня берёзовым веником по голому заду. В таком же темпе прошлась по всему моему телу. С каждым разом удары банным веником усиливались.

Покуда терпеть могла. Когда не выдержала ударов веником и вскочила с горячей лавки, Прасковья облила меня тёплой водой и предложила подняться на следующую лавку. Третья лавка была на пару градусов больше.

Поворачивалась из стороны в сторону, подставляя берёзовому венику распаренные места своего тела. Моё тело раздулось и покрылось бледно-розовым цветом.

Так парилась до тех пор, пока сердце и голова терпели горячий пар. Мне было приятно париться в баньке. Когда голова у меня от пара разбухла. Сердце стало барабанить с такой силой, что мне казалось, сердце вот-вот выскочит сквозь вдвое раздутые груди.

Встала