Томас Майн Рид - Жизнь хароко Страница 3

В силу привычки он становится настоящим рабом такого образа жизни. Когда дует холодный северный ветер, в хакале становится холодно и требуется разжечь огонь, хароко приходится искать дрова. В лесу, на расстоянии в триста ярдов, их в изобилии. Но рубить дрова и нести их домой – для этого нужны слишком большие усилия. Гораздо легче сесть на лошадь, которая почти всегда стоит под седлом, отыскать дерево, сваленное когда-то бурей, обхватить один его конец лассо и притащить к дому.

Он возвращается; бревно тащит лошадь; дерево отвязывают и зажигают с одного конца; оно сгорает постепенно, и его по мере сгорания передвигают, пока не сгорит все; тогда таким же образом доставляется новое.

Примерно так же добывает хароко воду для домашних нужд. У него есть пара глняных олла, примерно таких же, как та, в которой варится маис. Оллы связаны полоской оленьей шкуры. Хароко подвешивает их, как корзины, по обе стороны седла и едет к ближайшему ручью. Возможно, как и упавшее дерево, этот ручей всего в трехста ярдах от его дома. Здесь хароко вводит лошадь в воду, пока оллы не наполняются сами собой; затем возвращается домой и оставляет воду у двери; вешает седло на крюк, давая лошади возможность обсохнуть; снова ложится в свой гамак, подвешенный между двумя деревьями; сворачивает бумажную сигарету и, закурив, снова предается сладостному безделью.

Так живет хароко дома.

Вне дома это совсем другой человек. Взгляните на него в саванне, когда он исполняет обязанности пастуха (вакуэро), ибо это его основное занятие. Смотрите, как он гонит стадо! Понаблюдайте, как он вертит над головой лассо и бросает его, захватывая рога какого-нибудь свирепого быка и сбивая его с ног! Заметьте, как энергично он пользуется шпорами! Как искусно владеет лошадью, как уворачивается от бегущего стада и заставляет лошадь встать неподвижно, чтобы противостоять рывкам плененного животного! Заметьте, каким огнем горят его глаза; как в каждом движении каждой мышцы видны энергия и сила; и тогда вы перестанете обвинять хароко в лени.

Посмотрите на него во время херрадеро – ежегодного клеймления скота и приручения мустангов. Понаблюдайте, как он подскакивает на спине дикой лошади, на которую никогда не садился человек. С каким искусством, неведомым профессиональным укротителям лошадей Старого света, с какой храбростью подчиняет он себе животное. За двадцать минут он укрощает мустанга, заставляет подчиниться себе!

Именно в таких картинах раскрываются лучшие качества хароко.

Есть и другие сцены, в которых он раскрывает особенности своего характера, – во время «фиесто» и «фанданго».

Если днем он занят скотом, то по вечерам развлекается во время танцев: ибо он известный поклонник Терпсихоры. Место не всегда одно и то же. Сегодня танцы здесь, завтра – там, в маленьких пуэблитас (деревнях), лежащих в пальмовых лесах этой тропической страны; все это в десяти милях в окружности; хотя в таких случаях хароко способен проехать и двадцать миль.

В тиерра калиенте, вблизи Вера Крус, есть два десятка таких деревень: Санта Фе, Вергара, Меделлин, Манантиал, Малибран, Мато-Кордера, Эль Пасо де Зопилотес и тому подобные; в каждой своя фиеста не реже раза в неделю; с обязательными петушиными боями и танцами.

Хароко нужно только выбрать, какой из праздников он посетит, облачиться в свой красочный наряд, сесть верхом и приехать туда.

Будучи холостяком или даже супругом, не очень преданным жене, он совершает такие поездки не реже трех раз в неделю.

Я имел удовольствие присутствовать на одном из таких праздников; описание того, что я увидел, дает хорошее представление о жизни хароко – той ее части, которая связана с развлечениями.

Дело происходило в одной из пуэблитас, расположенной к югу от Вера Крус и живописно раскинувшейся на берегу реки Хамапа. Художник нашел бы достойным кисти почти все, что я увидел: в самой деревне, в небольшой церкви морисканской (Мориски – североафриканские мавры, поселившиеся в Испании. – Прим. перев.) архитектуры; в хижинах, тесно окружающих церковь; в вечнозеленых деревьях, нависающих над хижинами; но больше всего в костюмах людей, прогуливающихся по улице или стоящих на деревенской пласа (площадь). Для постороннего наблюдателя каждый объект, одушевленный и неодушевленный, кажется достойным перенесения на холст.

Был день святого деревни, и, конечно, устраивалась фиеста. Утром в церкви отслужили мессу; после этого состоялась грандиозная религиозная процессия, изображавшая сцены из жизни Спасителя. Затем очередь петушиных боев; причем священник, возглавлявший религиозные церемонии, принимал участие в боях со своим собственным петухом! Рядом играли в карты – как и во всех частях Мексики, играли в монте.

Вечером фейерверк и танцы.

Дневные развлечения не стану описывать. В религиозных церемониях, особенно в сценах из жизни Спасителя, наблюдается причудливое смешение нелепого и искренне религиозного. Игра в карты, бой петухов и фейерверк одинаковы повсюду; но когда дело доходит до танцев – до фанданго, – тут я становлюсь свидетелем сцены, которую стоит описать подробней.

Танцевальный зал частично аль фреско (на свежем воздухе), от ночной росы танцующих защищает только большой навес или павильон на ровных гладких колоннах – стволах пальм коросо; накрыт павильон широкими пальмовыми или банановыми листьями. Вокруг стоят и другие колонны; это стволы пальм, которые поднимаются на высоту до ста футов; их кроны вздымаются над крышей павильона и четко и зубчато вырисовываются на фоне звездного неба. Пространство под навесом ярко освещено. В стебли банана вставлены факелы, а сами стебли привязаны к стволам пальм; факелы ярко горят среди гирлянд ароматных цветов, которыми обвиты колонны.

Такова мизансцена; перейдем к описанию действующих лиц.

С одной стороны на помосте три или четыре человека, мужчины, с гитарами в руках, играют танцевальную музыку; время от времени они поют под аккомпанемент гитар; это импровизированные песни. На площадке, покрытой травой, танцует два десятка пар; танцуют хоту, сапатадео, болеро или контраданс. Вокруг павильона под открытым небом толпятся зрители; некоторые сидят, другие стоят; третьи возвышаются в седлах лошадей, склоняются со своих богато расшитых седел и в живым интересом наблюдают за танцами.

Сами лошади тоже как будто охвачены возбуждением, они гордо изгибают шеи, нетерпеливо кусают удила и время от времени заглушают музыку своим резким громким ржанием.