Александр Путятин - Обаламус Страница 3

— Эх, ваши б слова, да до Бога, — попытался я поддержать беседу. — Честно говоря, даже и не знаю, с ухом я или уже нет!

Взгляд доктора оторвался от бумаг и сфокусировался на окровавленном носовом платке, который я прижимал к правой стороне шеи.

— А покажи-ка мне, что там? — махнул он рукой в сторону платка.

Я медленно и осторожно опустил платок.

— Ну что? Всё не так уж и страшно! — хирург внимательно осматривал рану. — Для начала постараемся это пришить, вдруг прирастёт? А коли отвалится — подрежем покороче… Ха… И второе для симметрии…

— А сколько шансов за «прирастёт»? — попытался уточнить я. Перспектива остаться без обоих ушей как-то не радовала.

— Рана свежая, грязи не видно, думаю шансы очень неплохие. Да ты не переживай! — он ободряюще подмигнул. — Ко мне прошлым летом один грузин прибегал, так ему собака другой орган оторвала, поважнее уха, тоже на ниточке болтался. — Доктор уже домыл руки и вытирал их белоснежным полотенцем. — И ничего, всё срослось в лучшем виде. Так что, садись на стул и постарайся не дергаться.

Я старался, но получалось так себе. Новокаин помогал мало.

— Терпи, — периодически повторял врач. — Если хочешь, чтобы шов не был заметен, нужны частые мелкие стежки, а анестезия в таких местах действует слабо, ну да ты частично изнутри обезболенный, похоже ещё с вечера… Короче, если так терпеть трудно, стони или ругайся… Да, хоть плачь! Только не дёргайся! И ещё… Дыши-ка ты лучше, братец, в другую сторону, а то неровно сошью…

Неподвижно стонать у меня не получалось, а реветь или ругаться при женщинах было неудобно — и я стал потихоньку поскуливать и подвывать. Почему? Зачем? Сам удивляюсь! Но терпеть боль это помогало…

Сколько продолжалась операция, сказать не берусь. По ощущениям — часа два или три. А Сергей с Мишей потом говорили, что я провёл в кабинете чуть больше сорока минут.

— Ну, вот и всё! — хирург уже обработал рану чем-то пахучим и едким и заканчивал накладывать повязку. — Теперь посиди в коридоре, минут через пять тебя отведут в палату. Следующий войдите!

4

…Куски льда отскакивают от оцинкованного металла крыши при каждом ударе. Левая рука сжимает пруток ограждения. Холод добирается до ладони сквозь меховую варежку. Никаких лишних движений. Пять этажей — не шутка. Каждый удар точно выверен, лезвие рубила чуть-чуть не доходит до стальной поверхности, но во льду образуется сквозная трещина. Заканчиваю движение резким боковым рывком, отдирающим отломившийся кусок от кровельного железа. И очередная ледышка падает во двор… С каждой минутой тело всё хуже слушается… Ещё два-три метра, и нужно будет отдохнуть. Шаг левой, передвигаем следом правую, теперь нужно скользнуть рукой по прутку, перехватить поудобнее. Нога отъезжает в сторону… не страшно, опора на левую руку… Чёрт, какая скотина не проварила ограждение!.. Пруток изгибается, варежка скользит… К чёрту рубило!.. Правая рука цепляется рядом с левой… живот бьется об обледенелый край… Стальной прут гнётся все сильнее… До опоры уже не дотянуться… На какую-то долю секунды правая варежка цепляется за неровный металлический кончик… Толстая ткань с треском расползается, край крыши медленно отходит вверх… Его движение всё ускоряется… Руки и ноги болтаются в воздухе… В уши вползает чей-то тихий испуганный хрип…

Светло-синие занавески на широких трехстворчатых окнах, кружка на тумбочке. Я сижу на больничной койке. Между лопатками стекает струйка пота. Бред… Нет, кошмар… Обычный кошмар… Так уже бывало не раз… В критической ситуации, когда действие развивалось стремительно, я реагировал автоматически, даже не успевая толком испугаться, а потом снова и снова обмирал от страха, прокручивая в уме прошедшие события или будил по ночам соседей по комнате воплями из ночных кошмаров. Но было в сегодняшнем сне и что-то странное, что-то такое, чего не бывало раньше. Понять бы ещё, что?

Скрип отодвигаемого стула доносится из коридора сквозь приоткрытую дверь. Ровный цокот каблучков медленно приближается. Семь часов утра. Дежурная медсестра разносит по палатам таблетки и градусники. Периодически в четкий ритм вплетаются другие звуки — удары рубила по льду… Сердце резко подскакивает к ключице, приподнимая левое плечо, перед глазами темнеет, как будто щелчком выключателя погасили солнце… Я не завопил от страха только потому, что пересохший язык прилип к гортани. Подмышки мгновенно взмокли. Да что это со мной сегодня?

Дверь скрипнула и отворилась. В проёме показалась Галочка, наша юная медбогиня, только что из училища. Глазки сверкают, улыбка до ушей, укороченный халатик закрывает полные загорелые ноги до середины бедра. В руках поднос с баночками, коробочками и градусниками. В центре композиции моя персональная голгофа — громадный шприц с толстенной иголкой. Очередной укол от бешенства. Третье утро подряд мне вгоняют эту иглу в мышцы живота, и будут колоть сорок дней«…если не принесёте справку от собаки о том, что она не бешеная», — сказал главврач во время большого обхода. Сергей сводил Пальму к ветеринару. Результата пока нет, но к концу недели справку обещали выдать.

А вообще, мне грех жаловаться. Ухо срастается нормально. На практике Сергей обо всём договорился. Он сильно переживает, хоть и старается не подавать виду. В ветклинике сказали, что Пальма бросился на меня из-за запаха перегара. Видно кто-то пьяный его в своё время сильно обидел, вот пса и переклинило. А первый хозяин в алкогольном дурмане часто свою «Альму» лупил, и Сергею об этом было известно. Только он значения не придавал, да и не было раньше у пса таких закидонов.

Все эти мысли неторопливо ворочались в моей голове, а руки меж тем занимались делом — обрабатывали карты барического поля[3]. Их вчера вечером принёс Миша вместе с моими карандашами и прочими канцпринадлежностями.

Ранение само по себе, а практиковаться тоже надо — руку набивать. Глаза привычно отыскивают вершины барических холмов и низины впадин, затем одна за другой на бумагу ложатся изобары. Остальную работу отложим на завтра, когда Сергей примет первую часть. С каждой новой картой я поднимался всё выше в атмосферу, и всё меньше данных было на них нанесено. Всё заметнее становились контуры рек Евразии. И вдруг перелистнув покрывшуюся изолиниями четырехсотку[4] я внезапно увидел, как следующая за ней карта с надписью «300 мбар» сама собой расцвечивается и заворачивается в полушарие… Исчезает больничная палата, выпадает из поля зрения стол, коробка карандашей и всё, что ещё мгновение назад находилось в пределах видимости. Карта становится цветной и объемной, она начинает двигаться, медленно поворачиваясь с северо-запада на юго-восток и укрупняя масштаб. Постепенно из поля зрения уходят Дальний Восток и Индокитай. Русла Сибирских рек становятся всё крупнее, изображение слегка подрагивает…