Владимир Щербаков - Искатель. 1979. Выпуск №2 Страница 3

ФИТОТРОН

Нужно было воссоздать уголок совсем иного мира, плохо знакомого нам. Состав грунта, воды, кислотность, жесткость, все эти индексы, которые любого могут замучить… наличие изотопов, освещенность. Даже цвет воды и тот долго не давался нам. А у нас были лишь считанные дни. Никакие цифры не помогут разобраться, почему в воде одинакового состава, в равных, казалось бы, условиях, одни и те же организмы то процветают, то останавливаются в развитии, а иногда и гибнут. Не часто, но случается. Профессор Неванлинна, бородатый финн столетнего возраста, морской бродяга и корифей-океанолог, любил повторять, что за свою долгую жизнь ему ни разу не удалось убедиться в справедливости законов, им же открытых. Океан — настоящая ловушка для назойливых экспериментаторов. Ничего не стоит получить морскую воду в лаборатории. Натрий, хлор, магний, еще десятка четыре элементов — больше ничего не надо. Ни один химик не отличит ее от настоящей морской воды. Однако она губительно действует на некоторые формы планктона и даже на рыб. Но стоит добавить в аквариум несколько литров «живой» морской воды, случится необъяснимое: среда станет идеальной для жизни. Я боялся: мы могли убить растение, дремавшее в анабиозе более полувека, пока корабль шел к Земле.

Я много раз видел руки старого финна, когда он колдовал с колбами и пробирками. Где нам было мечтать об инопланетной жизни! Я живо представил, что сделал бы он на моем месте. Интуиция, не более. Мы попытались как бы умножить свойства инопланетной воды: мы понемногу разбавляли ее. Потом вода отстаивалась, проходила едва заметная реакция. Среда обретала однородность — и снова добавка «сырого» раствора…

Слово «фитотрон» с детства вызывает в памяти полусумрак лесов, паутинки на белых стволах самшита, мангровые чащи и высокие, как шатры, корни панданусов, колючие плоды дуриана на длинных плетях, плавучие листья виктории, незнакомые ароматы сказочно далеких лесов и саванн. Здесь верится всему, о чем написано в старых книгах.

Фитотрон — это полигон растительных чудес, место, где можно встретить калифорнийское дерево буджум, торчащее из земли, как перевернутая морковка, и высокогорный африканский вереск пятнадцати метров высотой. Здесь можно попробовать бразильский виноград жаботикабу, вызревающий прямо на стволах, и увидеть деревья, цветы которых спрятаны под землей. Нетрудно представить здесь и озеро с кувшинками, ряской, соцветиями стрелолиста. И тропический водоем с коралловыми рифами и водорослями.

Нашлось здесь подходящее место и для водяной лилии из Близнецов. Мы поместили ее в большой, очень высокий аквариум, как же иначе… И пригасили искусственное солнце. И зажгли другое — зеленоватое. И все вокруг стало напоминать о неярком свете, едва пробивающемся через горячие тучи, пылевые облака и многометровый слой воды.

— Книга правдива, — сказал однажды Ольховский. — Это не легенда. Уверен, что гены этих цветов несут двойную информацию. На них действительно вышит узор — человеческое начало. Двадцать три пары узелков! Вспомни, сколько у человека хромосом.

— Что же дальше? — спросил я. — Если верить легенде, можно далеко зайти…

Я не понимал Ольховского. Как только удалось ему сохранить это странное свойство характера — вечно забегать вперед и напрасно тратить силы и время? Позже стало ясно: я боялся заглядывать за ту черту, что отделяет действительность от мечты…

ЗЕЛЕНЫЙ БРАСЛЕТ

Разбудил меня звонок. Я знал, что никто из моих знакомых не стал бы беспокоить так поздно. Ночной звонок заставил меня подняться сразу, тревожное предчувствие мгновенно поставило на ноги. Я знал: автомат сработал оттого, что в лаборатории что-то стряслось. Включил оперативную память, уловил обрывки фраз: «нарушен тепловой режим…», «отклонения химического состава…», «снижение концентрации азота в рабочей камере». Это было равносильно катастрофе.

Но ведь даже при желании фитотрон не так просто вывести из режима. Для этого нужно, по крайней мере, прямое попадание крупного метеорита или девятибалльное землетрясение. Что там происходит?

За десять минут эль подбросил меня к главному корпусу. С другой стороны к автоматическим дверям бежал долговязый человек в шляпе, надвинутой на лоб, — Нельга. Я, кажется, понимал, почему не располагал к себе этот пунктуальный человек. Нетрудно было представить, что он скажет в любой ситуации, и само его присутствие, возможно, становилось вдруг ненужным, необязательным. Через минуту мы миновали защитный шлюз и ворвались внутрь машины погоды и климата. Нельга бежал чуть быстрее меня — вперед, вперед, вперед…

Мы слегка устали и уже не бегом, а быстрым шагом шли по широкому коридору. Справа и слева — просторные ниши, галереи, то затененные, то освещенные скупыми лучами искусственной луны, пробегавшей по часовым поясам легко, словно бильярдный шар. Высоко-высоко, в черных разрывах между северными облаками вспыхивали редкие звездные огни настоящего, неподдельного неба. Оно было как бы вторым потолком. Шепча листвой, пленники фитотрона рассказывали об ураганах в дальней стороне, о следах в непроходимых чащобах, о южных созвездиях — дивных островах в ночном океане небес…

Вот она, массивная высокая колонна, поблескивающая стеклом и пластиком: тонны зеленоватой инопланетной воды. Аквариум. Серый песок. Сумрак. Выпуклый таинственный объем, созданный нами.

По стеклу ползла капля воды. Медленно, равнодушно передвигалась она, оставляя влажный след. Я случайно заметил ее. «Не может быть!» — тихо воскликнул Нельга. Я и без него это знал. Мы подошли к стеклу и долго всматривались в сумрак гигантского водяного столба — свет мог убить нашу гостью — водяную лилию. Ее там не было. По дну тянулась цепочка полуразмытых углублений, напоминавших следы.

Почти одновременно мы подняли головы: у затененной стены, в тридцати метрах от аквариума слышен был шорох, и там почудился нам возглас. Женщина возникла среди лунно-лимонных полос слабого света на темных стволах, под глянцевыми гирляндами листьев, а выше, над головой ее, над кронами деревьев, светились россыпи звезд. Она стояла на траве, выросшей под пластиковым куполом и никогда не видевшей солнца.

Нечто незнакомое раньше вдруг будто проснулось во мне. Встрепенулось сердце, потеплели пальцы рук.

Влажные волосы женщины блестели от серебряных капель, она поправляла их легко и быстро, прикасаясь к ним тонкими руками. Глаза темны и прозрачны, в них светлый и чистый зеленый огонь, и удивление, и радость… Я не смог бы сказать ни слова, даже имени ее не смог бы произнести: на запястье ее левой руки сиял изумрудный браслет.