Владимир Монастырев - Искатель. 1974. Выпуск №6 Страница 30

Может, сейчас чекисты уже идут на Кадашевку…

Уходить! Немедленно уходить!.. Сию же минуту.

— Ноги надо скорее уносить! — словно угадывая мысли, торопливо бормотал Крохин. — Спасать свои головушки. Знакомец у меня на вокзале имеется. Вещички прихватим и айда, пока выход из сеточки есть…

Крохин был испуган. Глаза у него округлились, лицо расплылось, стало творожным, на лбу блестел холодный пот, и дрожали пальцы.

Откровенная трусость филера помогла Аурову взять себя в руки. Голова прояснилась. Воля, как всегда случалось у Аурова в минуты близкой опасности, собралась в кулак и помогла загнать вглубь выплеснувшийся инстинктивный страх.

«Дядя Кокка» не размазня. Не просто будет чекистам расколоть Щепкина. Он же соображает, что у него единственный шанс — это продержаться до выступления. Да и действовал он осторожно. Ненужных следов старался не оставлять, с лишними людьми не встречаться. У этого балаболки Алферова он последнее время тоже перестал бывать.

Удрать сейчас из Москвы — значит кинуть дело, ради которого Епимах Ауров вот уже год ходит по узкой тропочке между жизнью и смертью, чтобы рассчитаться с теми, кто отнял лесозавод, биржи и запани. Кто сделал его нищим «делопроизводителем», заставил за гроши гнуть спину, ходить на собрания, изучать политграмоту и петь по праздникам «Интернационал». Посчитаться с комиссарами, очистившими сейф в банке, со всей красной сволочью…

Ведь все уже готово, все налажено для страшного счета, который вожделенно и терпеливо вынашивает Епимах Ауров…

Неожиданно накатила слепая страшная ярость. Епимах круто шагнул к Крохину.

— Крыса!.. Удрать хочешь?.. Шкуру спасти!

Ударом кулака он свалил филера со стула.

— Тяжелая у тебя рука, — криво усмехнувшись, сказал Крохин, поднимаясь с грязного пола. — За что?

— Вперед зачти!.. На вокзал не побежим, надо дело делать. О «дяде Кокке» наших известить.

Ауров прошел к окну, присел на корточки, отвернул полосу обоев с клопиными следами и вытащил из тайника парусиновый портфель.

— Понесешь… Здесь деньги и всякие наши бумаги. Пусть до вечера у тебя останется.

— Поберегу…

— Удрать не вздумай, Фаддей Миронович… А то ведь мы поможем Чека разыскать тебя, раба божьего… Портфель спрячешь, двигай к Алферову, а я пока с другими свяжусь.

— На засаду бы не нарваться…

— Не мне тебя учить, как на засаду не нарваться. Делай что велено.

Дворник направился на Дмитровку, а делопроизводитель губсовнаркома через полчаса разыскал уединенный телефон и попросил соединить его по названному номеру.

В трубке откликнулся резковато-сухой голос полковника Ступина:

— Здравствуйте, Алексей Петрович. Извините, что рано беспокою… Беда приключилась. Дядя Кокка заболел… Да, сегодня ночью неожиданный приступ. Врачи приехали и увезли в больницу. Не знаю, что и делать. Хотелось бы с вами посоветоваться… Да, в том же месте. Думаю, что часа через полтора я сумею освободиться… В том-то и дело, что болезнь пока неизвестна. А вдруг что-нибудь заразное?

Через некоторое время делопроизводитель губсовнархоза, не явившийся сегодня на службу, оказался на Тверском бульваре и присел на скамью рядом с бородатым человеком в ватном пиджаке и картузе с высокой тульей. Вытащил папиросу и попросил прикурить. Прикуривая, они перекинулись несколькими словами.

Затем Тихомиров появился на явочной квартире Ступина в Хлебном переулке.

Выслушав сообщение об аресте Щепкина, полковник выкатил на скулах желваки. На костлявом лице дернулось правое веко, и с висков стал сползать неровный румянец.

— Остальные? — спросил он, разлепив полоску тонких губ. — Кого еще взяли? Кого?

— Алферов на свободе… О других не знаю.

Ступин подвинул лакированную со скрещенными молниями коробку настольного телефона и торопливо закрутил ручку.

— Миллер на службе… В артель никто не приходил, — отрывисто кидал он и снова начинал звонить. — Алло, барышня!

Долго пришлось дозваниваться до Кускова, но и там чекисты не появлялись.

— Пока один Щепкин, — сухо подытожил Ступин. — Сколько он продержится?

— Вроде мужик крепкий… Неделю-другую чекистам этой кости хватит.

— Будет держаться, — подтвердил Ступин. — Понимает, что только мы его можем выручить…

Полковник говорил не то, что думал. Он не собирался и пальцем шевельнуть, чтобы выручить Щепкина.

Последнее время Ступин все больше и больше тяготился тем, что он, боевой офицер, сумевший под носом у красных сколотить подпольные отряды, должен подчиняться штатскому, штафирке и краснобаю.

Такие, как Щепкин, проворонили Россию, отдали ее комиссарам. Вместо того, чтобы стрелять, пороть и вешать, рассуждали в думах и земствах о конституционных свободах, устраивали говорильни и закатывали банкеты по любому поводу.

Через войскового старшину Раздолина Ступин уже пытался наладить прямой контакт «Добровольческой армии Московского района» с полковником Хартулари. Но кадетские политиканы, вроде Астрова, Степанова и князя Белосельского-Белозерского, отиравшиеся возле Деникина, связывали полковника по рукам. Не без их наущения генерал решительно заявил, что «Национальный центр» в Москве представляет единственное руководство, имеет приемлемую в данной обстановке политическую платформу и финансирование боевых ударных групп может осуществлять только через эту организацию.

Теперь же, с провалом «дяди Кокки», все менялось. Полковник Ступин становился не только военным, но и политическим руководителем предстоящего выступления. Теперь он пожнет все лавры, ухватит в собственные руки всю славу.

И будьте покойны, господа, полковник Ступин не выпустит ее из рук!

— Немедленно прикрыть все адреса. Временно оборвать все контакты… Руководство беру на себя, — сказал Ступин и поднялся за столом.

Жилистый, поджарый, как матерый волк. С длинными, хваткими руками.

Ощутил молчание кассира и нехотя добавил:

— Думаю, что «Национальный центр» с этим согласится.

— Митинг, что ли, с голосованием будем устраивать? — хмыкнул Тихомиров. — Нет уж, накось выкуси! Дело нужно делать.

— Рад, что мы понимаем друг друга…

— Отчего же нам друг друга не понять… Может, «дядя Кокка» сейчас на Лубянке дает самые подробные показания. Такой вариант тоже исключать не следует.

— Алферов меня больше не увидит. До нашего выступления все связи «Национального центра» со мной будете осуществлять вы. Эту квартиру забудьте. Я дам новую явку… Где деньги организации?

— Нет денег, Алексей Петрович. Самый пустячок остался. Тысяч тридцать всего и наскребется.