Генри Хаггард - Аэша Страница 30

Аэша простилась с нами перед дверями своего жилища, и Орос отвел нас в красивое помещение, окна которого выходили в тенистый сад. Мы были страшно утомлены и потрясены и заснули, как дети, глубоким сном без сновидений.

Утром мы проснулись поздно и, выкупавшись, пошли в сад. Несмотря на август месяц, в саду было тепло и приятно. Мы сели с Лео на скамью на берегу ручья среди колокольчиков и других горных цветов.

— Итак, наши усилия не пропали даром, — сказал я Лео, — наш сон сбылся наяву, а ты — счастливейший человек на свете.

— Да, конечно, — как-то странно взглянул он на меня. — Она прекрасна. Но знаешь, Гораций, я хотел бы, чтобы Аэша была немного более земной, хотя бы такой, какой была в пещерах Кор. Когда она поцеловала меня, — не знаю, можно ли это прикосновение назвать поцелуем, — мне казалось, что в ней нет плоти и крови. Да и может ли плоть в одно мгновение родиться из пламени, Гораций?

— Ты уверен, что она родилась из пламени? — спросил я. — Может быть, ее ужасная внешность была лишь галлюцинацией, вроде видений в огне, на самом же деле она оставалась прежней Аэшей, какой была в пещерах Кор.

— Может быть, Гораций. Но знаешь, меня что-то пугает. Аэша стала как-будто еще более божественной. Скажи, Гораций, каким же я буду супругом для этого лучезарного существа, если только это случится?

— К чему терзаться, Лео? Ты боролся и, преодолев неслыханные препятствия, достиг цели. Бери то, что дарят тебе боги — славу, любовь, власть и не думай о будущем.

Разговор наш был прерван приходом Ороса, который с низким поклоном сказал Лео, что Гезея желает видеть его в храме. Пришли жрецы, которые подстригли Лео волосы и бороду — я отказался от их услуг — и одели его в белую одежду и шитые золотом сандалии, а в руки дали серебряный скипетр, похожий на посох.

— Посох Озириса! — шепнул я Лео.

— Я вовсе не хочу олицетворять какого-то египетского бога и участвовать в идолопоклонстве, — рассердился он, но я успокоил его, сказав, что, вероятно, это лишь какой-нибудь символ.

Так как Лео стал недоверчиво расспрашивать Ороса по поводу предстоящей церемонии, жрец сказал ему, что это будет обручение. Тогда Лео перестал противиться, спросил только, будет ли при этом присутствовать ханша. Орос сообщил, что Афина, угрожая войной и местью, отбыла в Калун.

Когда мы пришли в храм, перед статуей Материнства собралась уже толпа одетых в белые одежды жрецов и жриц. Между двух огненных столпов сидела Аэша. Рядом с ней было пустое кресло, я догадался, для кого. Лицо ее было открыто, и одета она была не как жрица, а с царственным великолепием. Жрецы плавно двигались вокруг; дивно звучали под сводами храма звуки их пения; страшно пылало вокруг пламя, но мы видели только Аэшу, возрожденную, в полной славе, бессмертную, женственную невесту Лео, простирающую навстречу нам руки.

Орос и жрецы подвели нас к ней и отступили. Аэша встала, сошла со ступенек трона и, коснувшись чела Лео своим систрумом, громко сказала:

— Вот Избранник Гезеи!

— Привет тебе, Избранник Гезеи! — послышалось отовсюду.

— Жрецы и жрицы Гезеи, слуги Матери света, вы до сих пор не видели моего лица, но сегодня я сняла покрывало, потому что человек, который пришел в нашу страну, в наш храм, не чужой мне. Давно, в прежней жизни, когда-то он был моим супругом и теперь снова пришел ко мне. Не так ли, Калликрат?

— Так, — отвечал Лео.

— Жрецы и жрицы Гезеи, вы знаете, что издревле жрица, занимающая мое место, имела право избрать себе мужа. Не правда ли?

— Да, Гезея, — послышались голоса.

Аэша трижды поклонилась Лео и, встав перед ним на колени, спросила:

— Скажи перед всеми собравшимися здесь, признаешь ли ты меня своей нареченной невестой?

— Да, и навсегда! — сказал глубоко потрясенный Лео.

Аэша встала, уронила систрум и протянула руки навстречу Лео. Лео склонился и хотел поцеловать ее в губы, но тут я заметил, что он побледнел, а свет лучезарного лица Аэши позолотил его белокурые волосы. Я видел, что Лео задрожал и пошатнулся. Заметила это, должно быть, и Аэша, потому что раньше, чем уста их успели слиться в поцелуе, она отстранила его, и личико ее на мгновение затуманилось. Она выскользнула из его объятий, но поддержала его рукой, пока к нему не вернулось самообладание. Тут Орос вручил ей ее скипетр.

— О, мой возлюбленный! — воскликнула Аэша. — Сядь рядом со мной на престоле и прими поклонение твоих жрецов.

— Я только человек, — протестовал Лео, — и никто не должен мне поклоняться. Сам же я поклоняюсь на земле одной тебе!

Жрецы и жрицы удивленно перешептывались. Аэша на минуту смутилась, но быстро нашлась:

— Хорошо, я довольствуюсь этим. Мне — твое поклонение, тебе — только свадебная песнь.

Лео не нашел ничего более возразить и занял место на троне. Если и было в происходившей церемонии что-либо языческое, Аэша сумела сгладить это или отменить, и вскоре, слушая дивное пение, мы забыли обо всем на свете.

Пели на каком-то священном, незнакомом нам языке, и слов гимна мы понять не могли, но смысл его был нам ясен. Но вот мелодия внезапно оборвалась. По мановению скипетра Аэши жрецы и жрицы удалились, но издали еще доносилась тихая, словно колыбельная, песнь.

Мы оставались одни. Только Панава и Орос не покинули свою госпожу. Аэша словно очнулась ото сна.

— Прекрасная песнь, не правда ли? — сказала она. — И очень древняя. Ее пели в Бебите, в Египте на свадебном празднестве Изиды и Озириса. Мне кажется, что в музыке сильнее всего звучит голос вечности. Слова меняются, но мелодия остается прежней. Как мне называть тебя, мой возлюбленный? Калликратом или…

— Называй меня Лео, Аэша. Так окрестили меня в единственной жизни, которую я помню. К тому же этот Калликрат был, кажется, не особенно счастлив; он не принес счастья и женщинам, судьба которых переплелась с его судьбой. Довольно с меня Калликрата, каким он был в пещере Кор.

— Помню, ты лежал, а я пела тебе песнь о прошедшем и будущем. Песня была арабская. Ты не забыл арабского языка?

— Нет.

— Будем же говорить по-арабски. Я люблю этот язык; на нем говорила со мной в детстве мать. Однако, оставь меня ненадолго, меня ждут!

Мы ушли, оставив Аэшу, как мы думали, принимать поздравления от вождей некоторых горных племен.

V. ТРЕТЬЕ ИСПЫТАНИЕ. МОГУЩЕСТВО АЭШИ

Прошел и час, и два. Лео начал терять терпение.

— Отчего Аэша не идет? — говорил он. — Я хочу ее видеть. Я не могу без нее. Меня что-то влечет туда.

И узнав от Ороса, что она еще в храме, пошел к ней. Я колебался, идти ли мне с ним, но побоялся, что он не найдет дороги, и пошел. Дойдя до храма, мы встали далеко у двери; нас не было видно, но мы все видели. Аэша по-прежнему сидела на троне, но, о! как страшна была она в своем величии смерти. Синеватое пламя освещало гордое, нечеловеческое лицо; глаза ее горели, как драгоценные камни. Точно Царица Смерти принимала поклонение теней. Вот перед ней встала на колени чья-то темная фигура, за нею вторая, там третья, еще, еще и еще. Все они кланяются, а она отвечает, наклоняя голову и скипетр. Звенели колокольчики систрума. Губы Аэши что-то шептали, но мы не слышали слов. Это духи поклонялись ей.