Макс Пембертон - Бриллиантовый корабль Страница 30

Громкое восклицание шотландца и внезапная остановка Окиады мгновенно прервали мои размышления о свободе и вернули меня к осознанию своего положения и сопряженных с ним опасностей. Оказалось, как я потом увидел, что они заметили фигуру человека, прислонившегося спиной к скале и как бы стоящего на часах у входа в туннель, но в стороне от нашей тропинки, и затем другую фигуру, лежавшую прямо на дороге и похожую на мертвого человека. Я нашел весьма естественным, если они пришли к тому заключению, что последний – один из наших, убитый из ружья, выстрелы которого мы недавно слышали. Предположение мое оказалось верным, и мы остановились у выхода из пещеры, рассуждая о том, что нам делать. Мы не могли, само собой разумеется, испугаться одного-единственного часового, хотя у него и было ружье в руках. Но весьма возможно, что поблизости находились еще другие: достаточно было бы одного крика, чтобы они набросились на нас и, не дав нам времени опомниться, захватили в плен.

– Вот что значили выстрелы, которые я слышал, – прошептал боцман.

Я повернулся к Окиаде и спросил, что мы будем делать. Во всей фигуре его видна была некоторая нерешительность. Он стоял, точно изваянная из мрамора статуя.

– Пусть мастер подождет, – сказал он. – Я думаю, что буду знать, если мастер подождет. Закройте фонарь. Я увижу и в темноте.

Я сказал, что запрещаю ему идти, ибо было безумием думать, будто часовой один. Он не послушал меня и скрылся с наших глаз так быстро, как будто земля разверзлась под его ногами и поглотила его.

Я всегда говорил, что трудно себе представить более расторопного и верного слугу, созданного благодарностью к своему хозяину. Я знал, что он убьет часового, если это будет нужно, и для меня было нечто ужасное в том, что живой человек, фигура которого виднелась при смутном свете там за пещерой, стоял на краю вечности и, быть может, только что произнес последнее слово на земле. Это было мое собственное размышление, боцман же не думал, по-видимому, ни о чем и, прикрыв фонарь, сидел на корточках у стены.

– Тонкая штука, ваш желтый парень, – шептал он. – Часовой этот теперь почти что мертвый. Нет ли у вашей чести чего-нибудь вроде табачку? Нет? Ну, в таком случае я подожду.

Я улыбнулся, но не отвечал ему. Говоря по правде, минуты ожидания становились для меня невыносимыми. Удушливая атмосфера туннеля, горячий, насыщенный паром воздух и вдобавок призрачное видение у входа в пещеру – все это внушало мне опасение, что я не проберусь здоровым и невредимым мимо этого часового. Что задержало Окиаду? Часовой, между тем, ни на йоту не пошевелился с тех пор, как мы впервые увидели его. В пещере не слышно было ни единого звука, кроме шипения пара позади нас. Как ни старался я всматриваться в темноту, я нигде не мог увидеть своего маленького слугу. Неужели он пришел к тому заключению, что нам опасно идти? Это казалось возможным, и я сделал уже несколько шагов по направлению к туннелю, когда фигурка его вынырнула вдруг откуда-то рядом с часовым и затем послышался тихий свист, призывавший нас к нему.

– Это, пожалуй, один из наших, – сказал боцман.

– Там на земле лежит кто-то мертвый, а он, вероятно, стережет его, – ответил я. – Дай только Бог, чтобы это не был кто-нибудь из нашего экипажа.

– Аминь, сэр! Что ж, христианин должен спокойно смотреть на то, что все мы умрем, когда наступит наш час.

– Только не на этом проклятом острове и не в руках негодяя еврея! Большое это будет несчастье, если случится здесь, мой друг!

Любопытство мое было страшно возбуждено тем фактом, что часовой оставался по-прежнему неподвижным и что Оклада не обменялся с ним, по-видимому, ни единым словом. Кто был этот человек и что заставляло его держаться в таком странном положении? На расстоянии пятидесяти ярдов от него я, конечно, не мог сказать этого, но на расстоянии двадцати я понял, в чем дело. Человек этот был так же мертв, как и товарищ его, лежавший на земле. Пуля из неизвестно кому принадлежащего ружья попала ему прямо в сердце, когда он стоял в засаде, поджидая меня. Так подумал я в ту минуту. Настоящую же истину я узнал только позднее – на палубе своей яхты.

Говоря о своей яхте, я тем самым указываю вам, что мы, выйдя из туннеля, увидели ее на некотором расстоянии от мыса. Здесь же на берегу нас встретили друзья, которые так беспокоились, так страдали от неизвестности в течение стольких дней долгого ожидания после того, как я покинул их. И теперь мне ничего не оставалось больше, как спуститься вниз, пожать им руки и сказать, что все со мною обстоит благополучно.

И чей первый голос услышал я, как не голос моего несравненного Тимофея Мак-Шануса! «Мой мальчик!» – крикнул он мне таким голосом, который мигом разнесся по вершинам гор.

Да, Тимофей первым приветствовал меня, и мне кажется, если не ошибаюсь, я видел слезы радости на его глазах...

XVIII

Доктор Фабос получает новое известие

Не откладывая ни на минуту, отправились мы к яхте и привезли хорошие вести нашему экипажу. Половина населения Вилла-до-Порто слышала, вероятно, их веселые возгласы. Глубоко уверенный в том, что японец вытащит меня из ловушки, капитан Лорри распорядился, чтобы приготовили ужин в каюте, и не успели мы вступить на борт яхты, как захлопали пробки и на столе появились горячие кушанья.

Я был положительно тронут выражением добрых чувств матросов, которые всевозможными способами выказывали мне их.

Окиада был настоящим героем дня и мы повели его с собой в каюту. У нас столько накопилось рассказов друг для друга, что мы положительно не знали, с чего начать. Я был так взволнован и нервы мои находились в таком напряженном состоянии, что я мог только вкратце рассказать им, как меня силой заперли в горах, куда они могли бы явиться только на мои похороны, опоздай они только на час. Вслед за мной раздался пронзительный голос Тимофея, который почти без передышки изложил мне целых двадцать обстоятельств, начиная по своему обыкновению с середины и заканчивая началом.

– Мы представились властям, как ты приказал нам, и... чтоб их!.. Нет там ни одного англичанина, с которым можно было бы поговорить. Это было уже после того, как друг мой Лорри охотился по всему городу за хозяином гостиницы, чтобы усмирить его. Ну вот, пришел я к консулу и говорю: «Я англичанин в открытом море, а на берегу – совсем другой нации, а потому прошу обращаться с нами вежливо, – говорю, – или, будь я проклят, если не вымету вами этот пол». Да, это была превеселая компания, не такая только, чтобы ею дорожить. И жандармы не лучше. Меня вздумали уверять, будто ты отправился в порт Св. Михаила и по собственному желанию. Я поблагодарил того человека, который мне это сказал, и назвал его лгуном. Ин, мой мальчик, друг твой Фордибрас и его друг еврей купили этот остров с телом и душой. Все служащие на телеграфе – их приятели. Нам пришлось ехать к Св. Михаилу, чтобы отослать телеграмму.