Леонид Платов - Каменный холм (сборник) Страница 30

— Изложите более толково, по порядку, — сердито приказал профессор. Он сдернул с носа пенсне и стал тщательно, округлыми движениями протирать его, — это успокаивало в минуты волнения.

Обстоятельства аварии действительно были странными.

Катер, которым командовал Крылов, возвращался ночью на базу. Крылов вел его, прижимаясь к берегу.

Голо, бесприютно было на чужом берегу: скалы, снег, одиноко торчащие сосны. Не пейзаж — схема пейзажа, как бывает на детских неумелых рисунках. И все только в карандаше: черное на белом. Зато стоило повернуться лицом на север — и вот бескрайное море под бескрайным небом, где медленно разгорается северное сияние.

Вначале это легкая кисея волшебной радужной расцветки. Складки ее раскачиваются точно от порывов невидимого ветра. Они становятся все ярче, рельефнее, закрывая почти треть неба.

Постепенно сияние как бы тяжелеет, отвердевает. Небо напоминает сейчас свод пещеры, с которого свешиваются сталактиты. Вереница сверкающих разноцветных арок уводит куда-то вдаль, к таинственно темнеющей черте горизонта.

Всегда это зрелище грозной красоты обостряло в Крылове жажду подвига, воодушевляло, будоражило, будто природа бросала ему вызов на единоборство.

Вдруг он услышал с бака предостерегающий возглас:

— Камни!.. Прямо по курсу камни!..

Крылов торопливо дернул на себя ручки машинного телеграфа.

Рядом сверкнул бурун. За ним в темноте возник второй, третий. Катер тряхнуло с такой силой, что люди едва удержались на ногах.

Это была гряда камней, которая высовывала из воды хищные острые зубы и, по расчетам, должна была бы остаться далеко справа от курса.

Крылов обследовал повреждения. Хорошо еще, что камень был подводный, — катер только скользнул по нему, не пропоров днища. Гребные винты, впрочем, были повреждены. Домой катерники "догребли" кое-как, кляня северное сияние последними словами.

Никто из моряков не усомнился в том, что их увело на камни северное сияние. Со старых времен сохранилась поморская примета: "Матка (компас) дурит на назорях", то есть при северном сиянии. Ведь сполохи подобны зарницам: те возвещают о грозе, эти — о магнитной буре. Невидимое "дуновение" коснулось магнитной стрелки крыловского компаса и отклонило ее, а вслед за ней и катер в сторону от фарватера.

Не о подобных ли случаях предупреждал когда-то Грибов в училище?

"На войне и на море, — говорил он, — пейзаж перестает существовать сам по себе. Все, что совершается вокруг в природе, может повлиять на ход событий и должно обязательно учитываться навигатором…"

Но не успели еще в бригаде до конца исчерпать эту тему, на разные лады осуждая диковинные каверзы земного магнетизма, как Крылов снова потерпел аварию, и в том же районе.

Сияние на этот раз было ни при чем. Не было никаких электромагнитных эффектов на небе. День был самый обыкновенный, серенький. И все же чудом каким-то Крылов очутился вплотную у того же проклятого мыса, хотя считал себя совсем в другом месте.

Авария, тем более повторная, является случаем из ряда вон. Вдобавок, виновником аварии оказался опытный морской офицер, служивший до недавнего времени образцом для остальных. Комбриг рассудил правильно: "Кому много дано, с того много и спросится". А Крылову было много дано: от таланта до орденов. И спрошено с него было поэтому полной мерой: комбриг отрешил его от должности впредь до выяснения обстоятельств дела…

Сбивчивый, хоть и живописный пересказ событий не удовлетворил профессора.

— Что-то вы путаете, товарищи, — придирчиво сказал он. — Или недоговариваете… Само собой, по незнанию. Слишком уж просто все. Схема событий! Думается мне, что-нибудь важное, хоть и не очень приметное, упустили из виду. Знаете, как в детских загадочных картинках: "Где заяц?" А заяц — за спиной у охотника в ягдташе или у самых его ног в кустах… Так и тут! Все не так просто, как кажется с первого взгляда. Далеко не просто, нет…

Североморцы поднялись и стали откланиваться. Профессор довольно рассеянно и даже не очень вежливо пожал им руки. Потом, затворив за гостями дверь, снова зашагал, почти забегал по комнате из угла в угол. Чрезвычайное происшествие за Полярным кругом, как ни верти, оставалось для него неясным. Слишком мало было фактов. Да и что это были за факты?…

Наконец он присел к письменному столу. Махнув рукой на старые обиды, Грибов решился написать Крылову первый.

"Обращаюсь к вам, — было в письме, — как ваш бывший учитель, которого вы, быть может, еще помните. Прошу вас объяснить, как это могло произойти. Надеюсь, вы поймете, что происшествие близко касается и меня. Вы, который получали у меня всегда — и вполне заслуженно — лучшие отметки…"

Все письмо было в таком же роде, написано аккуратнейшим и мельчайшим, так называемым штурманским почерком, и только нервные росчерки на концах фраз выдавали смятение души писавшего.

Однако Грибову не пришлось отсылать это письмо. На другой день он узнал, что предстоит командировка. Куда? На Северный флот, в Северную Норвегию. Зачем? Для участия в качестве эксперта в расследовании одного сложного дела, связанного со служебной репутацией боевого офицера флота.

— Фамилия офицера Крылов?

— Да.

Сначала Грибова удивило это совпадение. Вчера только приезжие рассказали ему случай с Крыловым, и вот уже сегодня, пожалуйте, командировка на место происшествия!

По зрелом размышлении он пришел к выводу, что ничего удивительного в этом нет. Репутация советского офицера очень дорога. Прежде чем принять то или иное решение, необходимо тщательно изучить и выяснить все обстоятельства дела, в особенности если оно сомнительно, как в данном случае.

Вполне естественно и то, что именно его, Грибова, назначили экспертом. На подозрении, кроме Крылова, компас. А на флоте Грибов — признанный авторитет по вопросам девиации компаса.

Профессор вспомнил озабоченные лица своих вчерашних гостей и подумал, что визит был неспроста. Возможно, что именно сослуживцы Крылова, заботясь о тщательном расследовании обстоятельств аварии, "сосватали" Грибову командировку на Северный флот.

"Что ж! Тем лучше! Разберемся во всем на флоте!.."

Он не утерпел и начал разбираться уже в самолете. Усевшись на свое место, тотчас же вытащил из записной книжки десятка полтора обведенных красным карандашом вырезок, как бы заключенных в праздничную рамку, и, разложив на коленях, погрузился в их изучение.

Это можно было бы назвать материалами к военной биографии Крылова. Здесь было собрано все, что печаталось о нем в газетах и журналах: статьи, очерки, выписки из приказов о награждении, даже коротенькие корреспонденции первых дней войны, когда, по выражению очеркистов, "его звезда только восходила".