Александр Свешников - Сибирская одиссея Страница 31

– Я раньше геологом работал. Родился на Смоленщине, потом в Твери окончил институт геологии и по распределению попал на Урал.

– Я был на Северном Урале! Мы снимали фильм о Печоро-Илычском заповеднике! – с радостью поддержал разговор Андрей.

– Тогда Малиновский был там директором? – спросил Николай, глядя куда-то в сторону.

– Да, а ты и его знаешь?

– Конечно, ещё бы… – и Николай на минуту задумался. Похоже, что фамилия директора заповедника вызвала в нём не очень приятные воспоминания.

– А на Маньпупунёре ты был? – пытался Андрей отвлечь товарища от грустных мыслей.

– Да я везде был! На Урале, на Севере, в Саянах, на Алтае…

– А мы как раз с Виктором в Восточном Саяне в прошлом году фильм снимали! – не переставал удивляться Андрей.

– В Тофаларии?

– Нет, на Кизире. Ходили на ледник Стальнова.

– Был я и на леднике Стальнова, – спокойно сказал Николай, и всё его внимание переключилось на гречневую кашу.

Андрей был поражён тем, что география геологических экспедиций Николая настолько совпадала с его киноэкспедициями. А что касается такого редкого и совсем не популярного места, как ледник Стальнова, – в это вообще было трудно поверить! Людей, побывавших на нём, можно пересчитать по пальцам! Но Андрею не терпелось узнать, почему Николай ушёл из геологии. И он ждал, когда тот вновь заговорит. Но видя, что Николай и не собирается продолжать начатый разговор, не выдержал и задал прямой вопрос:

– А сейчас ты почему не в геологии?

– Да надоело! Денег не платили. А потом – люди плохие попались, не ужился я с ними… – и Николай встал с кровати и, взяв свою грязную миску, собрался выйти к реке, чтобы её помыть.

– Я вымою посуду. У меня фонарик есть! – предложил Андрей, тоже вставая.

– Нет, давай сюда и твою! Сегодня ужин – на моей совести, значит, и посуда тоже.

Андрей не стал спорить. Он вышел вслед за Николаем из вагончика и достал из кармана сигареты. Что может быть для заядлого курильщика приятнее, чем выкурить сигаретку-другую после сытной еды!

Вокруг было тихо. Даже Баронка, кажется, перестала шуметь. Чёрная стена березняка зловеще притаилась, будто и вправду скрывала в себе какую-то тайну. На небе зажглись звёзды. Андрей никак не ожидал этого: весь вечер по небу гуляли тучи, и чувствовалось приближение дождя. Но ночью вся облачность куда-то подевалась, и теперь мириады небесных светил мерцали над головой. Андрей знал, что к утру сильно похолодает. Он сразу вспомнил о Викторе. Там, на горе, температура вообще может упасть до нуля. А дров, чтобы палить костёр постоянно, у него не хватит. Не замёрз бы! И вообще, как он там? Что делает, о чём думает? Догадывается ли, что уже завтра вечером Андрей доберётся до посёлка, и скоро, очень скоро они встретятся…

Перед сном Николай сильно натопил печку. Стало так жарко, что Андрей расстегнул спальник. Оба они долго не могли заснуть и громко ворочались на скрипучих металлических решётках. Андрею хотелось ещё порасспросить Николая о его прошлом, но он боялся, что разговор будет ему неприятен. Одно Андрей понял: Николай сложно сходится с людьми и ведёт, похоже, отшельнический образ жизни. Его нормальное состояние – одиночество. Но всё-таки Андрею хотелось его разговорить, попытаться сделать так, чтобы он увидел в нём своего друга и почувствовал себя спокойно и свободно. И Андрей начал издалека, с рассказа о своих делах, о своей профессии.

– А мы вот фильмы снимаем о природе. И знаешь, я до сих пор не пойму – нужно ли это кому-нибудь? – начал он негромким голосом, лёжа на койке и пытаясь не очень сильно скрипеть металлической сеткой. – Как-то я отдавал очередную картину в тираж и возмутился тем, что фирма-издатель захотела девяносто процентов дохода от её продажи. Знаешь, что мне ответила женщина – директор этой фирмы? Она сказала, что снимать кино о природе может практически каждый! Подумаешь, уехал куда-нибудь и поливай камерой во все стороны – кругом ведь природа! Так что слепить десяток подобных фильмов в год – ничего не стоит! А вот продать потом такое кино – это уже, по её мнению, настоящее искусство. Поэтому каждому, как говорится, по заслугам!

– А они не пробовали сами побродить с аппаратурой по тайге или горам? – спросил Николай, всерьёз возмущённый несправедливостью, о которой поведал ему собеседник.

– Они считают, что это – отдых! Лёгкое времяпрепровождение!

– Сюда бы их! И чтобы голод их помучил, и чтобы дождь помочил, и чтобы за плечами килограммов тридцать болталось! Посмотрел бы я тогда на этих гениев! – сказал, всё более распаляясь, Николай. – Впрочем, теперь у нас вся страна – одни торгаши! Тех, которые пытаются сами что-то делать, – единицы! И их труд вообще никак не ценится. Барыши получают только те, кто пользуется чужим трудом!

– Похоже, – сказал Андрей и перевернулся на спину, заунывно проскрипев своим ужасным ложем.

Николай с минуту молчал, а затем начал быстро говорить низким срывающимся голосом:

– Эти черти, они меня тоже достали! Я чувствовал, что меня ненавидят, но не понимал, за что? Ведь я, как лошадь, таскал приборы, мешки с породой, потом ночами сидел, отчёты строчил. Хотел, чтобы как у людей: ну заработал я – так отдайте то, что положено! А они: «Ты, говорят, мечтаешь о хорошей экспедиции – тогда сиди, помалкивай! Не любит начальство тех, кто требует». Я десять лет промучился, а потом решил: всё, хватит! Набегался! И уехал сюда. Здесь как раз набирали проводников для туристических групп. Мне это дело понравилось. Вначале детей водил, я к тому времени в тайге себя чувствовал, как дома. С детьми интересно было. Они слушают, уважают, хотят подражать… Но и тут меня выжили! Мамаша одного пацана на меня кляузу написала, мол, заставил её отпрыска рисковать собой, чуть не угробил. А на самом деле всё наоборот было: я его из реки вытащил, когда он, дурак, без страховки полез, и смыло его потоком. Но когда мне руководитель турклуба бумажку эту показал – я никому ничего доказывать не стал, развернулся и ушёл. И теперь – сам себе хозяин! Что летом заготовлю – на том зиму и проживу! Никому не мешаю, ни у кого ничего не прошу.

Николай тяжело вздохнул и встал, чтобы подбросить в печку дров.

– И всё равно, не любят меня в посёлке, опять выжить хотят! Говорят, чужой я им, ни с кем не общаюсь, никого с собой в тайгу не беру. Был у меня друг – хороший, честный. Но женился два года назад. И теперь, сам понимаешь, другим стал. Правильным…

Печка распалилась почти докрасна. Но Николай закинул в неё ещё пару поленьев и, довольный, что дров должно хватить до утра, вновь улёгся на кровать.