Николай Агаянц - Поединок. Выпуск 2 Страница 31

После обручения мы решили провести недели две в Чильяне.

— Я хочу показать тебе город моего детства, — сказала Глория.

Ранкагуа,

Сан-Фернандо,

Курико,

Линарес, —

на обочинах «Виа Сур» — единственной автострады, пересекающей с севера на юг всю страну, что протянулась узкой полоской земли между Тихим океаном и Андами, — мельтешили дорожные указатели с названиями городов.

Парраль...

«Не завернуть ли на кружку пива к друзьям дона Алонсо из немецкой колонии «Вюрде»?» — мелькнуло в голове. Но при одной мысли об этом у меня болезненно заныли бока.

Расплющившийся в долине одноэтажный Чильян.

Чтобы не стеснять родственников Глории, остановились в мотеле.

Часами безмятежно бродили по нешумным зеленодревым улочкам, заглядывали в простецкие кабачки, покупали нехитрые и совсем нам не нужные сувениры.

Мы побывали у ее родных, встречались с ее школьными товарищами. Меня интересовало, что думают эти радушные, скромные, честные люди, в поте лица зарабатывающие свой хлеб, о правительстве Альенде и его экономической политике. Ответы были откровенны и однозначны. «Видишь ли, Франсиско (так они переиначили мое англосаксонское имя), не все, конечно, ладится. Но ведь сколько уже сделано! Аграрная реформа, национализация промышленных предприятий, социальные преобразования. Чилийцы впервые узнали, что такое подлинная свобода, почувствовали, что значит жить без страха... Словом, это — наше правительство». Естественно, я не впервые выслушивал подобные суждения. И все больше убеждался в ошибочности беспочвенных умствований и скоропалительных выводов своей критиканской, опубликованной до приезда в Чили статьи, которая снискала мне благорасположение Джеймса Драйвуда.

Главная достопримечательность Чильяна — школа со стенными росписями кисти Давида Альфаро Сикейроса. В субботу, когда закончились занятия и здание опустело, директор провел нас в библиотеку, чтобы показать «мураль» знаменитого мексиканца.

...На улице, у школы, мальчуган с пачкой вечерних газет под мышкой надрывно выкрикивал: «Танки у «Ла Монеды»!.. Попытка военного переворота!.. Генерал Пратс разоружает мятежников!.. Танки у «Ла Монеды»!.. Попытка военного переворота!..»

— Сынок, дай-ка мне!..

Я пробежал глазами сообщение на первой полосе «Кларин» и присвистнул:

— Ты была права, Гло. Мумии действительно попробовали стукнуться в двери казарм. Послушай, что пишут: «В девять утра восстал расквартированный в Сантьяго Второй бронетанковый полк под командованием полковника Роберто Супера. Выступление было согласовано с главарями «Патриа и либертад». Столичный гарнизон не поддержал мятежников. Попытка государственного переворота не удалась...»

— Как ни грустно, любимый, придется прервать наши каникулы.

— Да, выедем завтра, на рассвете.

Уже в мотеле, помогая своей невесте укладывать вещи, я продолжил прерванный разговор:

— Авантюра этого Супер... мена — явление прискорбное. Но нет худа без добра: обнадеживает, что армия не пошла за ним.

— Да, Фрэнк, очень хочется надеяться, что вооруженные силы останутся лояльными. Военные в Чили около сорока лет не вмешивались в политику.

И снова под колесами «тойоты» — «Виа Сур».

И снова — только в обратном порядке — мельтешня дорожных указателей:

Парраль,

Линарес,

Курико,

Сан-Фернандо,

Ранкагуа...

Сантьяго встретил нас умиротворенностью воскресного дня.

Внешне ничего не изменилось в городе.

О вчерашней попытке переворота напоминали разве что выщербины от пуль на фасаде здания министерства обороны да изрытый гусеницами тяжелых танков асфальт на площади Конституции у президентского дворца.

Всю ночь мне пришлось просидеть за пишущей машинкой над срочной корреспонденцией для «Лос-Анджелес таймс». (Мой американский шеф не скрывал недовольства. «Куда-вы запропастились, О’Тул? — скрипел он в телефонную трубку. — Мы вызывали вас 28-го. Собирались поставить материал на первую полосу. Зарезервированное под трехколонник место были вынуждены забить сухими сообщениями телеграфных агентств из Сантьяго... Ну, передайте хоть что-нибудь постфактум». — Я не сжег еще свои корабли. Я не спешил с этим. Потому и прокорпел до утра над заказом редакции.)

В восемь ко мне заявился гость.

Профессиональным взглядом обшарил номер, будто проверяя, нет ли посторонних.

— Я один. Абсолютно один. И к тому же фактически давно состою в разводе с супругой, мой дорогой специалист по адюльтерам.

— Меня, Счастливчик, меньше всего интересуют ваши матримониальные дела. — Маккензи умело разместил в кресле громоздкое мускулистое тело, устраиваясь, похоже, надолго. — А вот, кое-какие другие, каюсь, занимают чрезвычайно.

Помолчали.

— Ну, рассказывайте, — сказал Дик.

— Не понимаю... О чем?

— Обо всем по порядку. Начните с похождений в Сан-Мартин-де-лос-Андес.

— Дик, — я с укоризной покачал головой и повторил: — Дик, когда вы позвонили мне в Байрес, я, кажется, достаточно ясно объяснил, что мои похождения на аргентинско-чилийской границе, какими бы экстравагантными они ни выглядели со стороны, в действительности не выходят за рамки нормального журналистского поиска.

— Эти, с позволения сказать, «достаточно ясные» объяснения далеко не все разъясняют. И уж ничуть не помогают уразуметь смысл дальнейших эскапад на аргентинской земле уважаемого мистера О’Тула, который по поводу и без оного поминал всуе имя Джеймса Драйвуда и вашего покорного слуги.

(«Что конкретно ему известно? «Патриа и либертад» определенно проинформировала Маккензи о нашей встрече с Роберто Тимом, и, возможно, о моих попытках выйти на Маршалла и «Импромаре» он тоже осведомлен... А вот сделка с Монти, контакты с Алликой вряд ли попали в поле его зрения».)

Я подробно изложил свою версию бесед с латинизированным бошем и Эль-Тиро в Сан-Мартин-де-лос-Андес, с экспансивным штурмовиком Тимом и ушлым «боливийским коммерсантом» в Буэнос-Айресе. И добавил:

— Старина Дик, твои замечательные друзья — истинные герои. Сейчас им приходится скрываться, действовать втайне и, разумеется, избегать гласности. А завтра, когда они станут хозяевами положения, за ними начнут охотиться интервьюеры... Разве не объяснимо стремление загодя собрать материалы о грядущих победителях? Материалы для моей книги, в которой наряду с разоблачениями происков красных будет воздано должное бескорыстным, самоотверженным борцам за Правопорядок и Конституционность.