Теодор Константин - В полночь упадет звезда Страница 31

— Катушка, ты очень похожа на нее, разве только еще красивее.

— Ну уж ты скажешь, — машинально ответила Катушка, чувствуя, как железные пальцы Ули впились в ее руку.

— Нет, ты здорово на нее похожа, Катушка, послушай меня. Лоб, глаза, подбородок… но ты конечно изящнее, ты похожа на графскую дочь, а твоя бабушка, сразу видно крестьянка. Красивая, но всё-таки крестьянка. Говоришь, что ты на нее не похожа? Посмотри-ка на эти глаза! А теперь взгляни сюда, в зеркало, и скажи не одно ли это и то же…

— Ладно, хватит валять дурака! — ответ прозвучал раздраженно.

Но Уля настаивал на своем:

— И как ты не заметила такого сходства? Давай спросим твоего отца, есть сходство или нет… — и он протянул было фотографию рыжему, но тому, видимо, надоела эта комедия, и он резко, хотя достаточно спокойно, ответил:

— Брось-ка эту ерунду! Нам надо поговорить…

В ту же минуту трансильванец затрясся в новом приступе кашля. Кашлял он глухо, упираясь подбородком в грудь, сутулясь, сотрясаясь всем телом. Увидев эту картину в зеркало, Уля Михай вдруг понял, что его минута пришла. Молниеносно смахнул он локтем лампу с комода, с силой толкнул Катушку на рыжего и в один прыжок очутился у задней двери. Дверь оказалась незапертой. Рывком распахнув ее, Уля бросился в темноту и выскочил по лестнице на двор в тот самый миг, когда над его головой рассыпалась сухой трелью автоматная очередь. Преследователи вынуждены были стрелять наугад, вслепую. Шальная пуля задела плечо Ули Михая, когда до обрыва оставалось не больше двух метров.

«Задели всё-таки сучьи дети», — подумал разведчик, скатываясь вниз по склону обрыва.

Достигнув дна глубокого оврага, он поднялся на ноги и побежал, но, убедившись, что за ним никто не гонится, остановился и стал выбираться наверх.

Мокрая земля тяжелыми комьями липла к ботинкам. Идти было трудно. Плечо болело, и Уля Михай с трудом преодолевал головокружение. Он боялся, что свалится, прежде чем доберется до штаба. Однако огромным усилием воли он заставил себя двигаться и благополучно добрался до центра деревни, где в одном из домиков располагался Второй отдел штаба дивизии.

Он ввалился в кабинет капитана Георгиу грязный, мокрый, окровавленный.

— Что с вами? Вы ранены?

— Господин капитан, подробности потомм, а сейчас срочно вызывайте командира полицейской роты.

Лицо капитана Георгиу залила краска возмущения.

— Я сам решу, кого и когда вызывать после того, как вы объясните мне, что произошло.

Разъяренный Уля Михай еле сдержал свое возмущение. «Черт бы побрал этого самодура», — выругался он про себя. И потом проговорил сквозь зубы:

— Господин капитан, я не хотел никому ничего приказывать. Просто необходимо выиграть время. Боюсь, что, пока я буду вам обо всем рассказывать, мы потеряем возможность принять необходимые меры.

Эти слова несколько отрезвили самовлюбленного капитана Георгиу. Он послал за лейтенантом Тымплару, позвонил врачу и потом снова обратился к Уле:

— Ну теперь-то, я думаю, вы введете меня в курс дела?

— Господин капитан, у меня было любовное приключение, которое могло очень плохо кончиться. Я не могу сейчас рассказывать подробно. Необходимо перекрыть все пути, ведущие из деревни. Никто не должен ни входить, ни выходить из деревни. Надо осмотреть все дома. Мы должны разыскать двух мужчин и одну женщину, приметы которых я опишу лейтенанту Тымплару. Хотя вполне вероятно, что они уже покинули деревню, надо будет попытаться их разыскать.

Капитан Георгиу, который снова помрачнел, пробормотал:

— Ладно, ладно. Я прикажу Тымплару. Я думаю, вы не стали бы настаивать на таких мерах, если бы дело шло о пустяках.

Лишь после ухода лейтенанта Тымплару и врача, который перевязал Уле рану, он смог спокойно рассказать начальнику Второго отдела обо всем, что с ним случилось.

— Значит, вы считаете, что вас заманили в эту ловушку, для того, чтобы убить? — спросил Георгиу, выслушав его рассказ.

— Трудно предположить другое.

— Так почему же они сразу этого не сделали?

— Этот вопрос я и сам задавал себе. Ответить на него можно по-разному. Первое, самое простое, объяснение состоит в том, что они просто не успели, не нашли подходящего момента. Мне кажется, что мое поведение сбило их с толку. Они ведь большие мастера составлять точные планы, но стоит чему-нибудь нарушить их замыслы, как они теряют нить, не умея быстро примениться к обстоятельствам. Идиотская болтовня солдата, каторый совершенно не понимает опасности, грозящей ему, и всё время держит около себя их соучастницу, могла на несколько минут вывести фашистских агентов из состояния равновесия. Другой вариант сложнее и, может быть поэтому, менее вероятен. Вполне возможно, что, прежде чем отправить меня на тот свет, они собирались вырвать у меня кое-какие сведения. Но я еще в этом не уверен.

— Зато я уверен в одном, — заметил капитан Георгиу. — Ваше настоящее лицо уже известно Абверу, и его агенты решили убрать вас.

— Вероятно, такой вывод можно сделать из всего происшедшего… И всё-таки…

— Что всё-таки?…

— А разве не подумали бы агенты Абвера о том, что они могут таким образом сами себя разоблачить?

— Необязательно, если бы им удалось осуществить свой замысел.

— Вы имеете в виду то обстоятельство, что исчезновение одного солдата никто не стал бы приписывать гитлеровским агентам?

— Совершенно верно!

— Конечно, я был бы не единственным солдатом, пропавшим без вести. Такое случалось не раз. Одни удирали к врагу, другие пытались вернуться домой, третьи…

— Третьих отправляли на тот свет хортисты.

— Было и такое. Но так как я не тот, за кого себя выдаю, то вы бы не поверили ни одной из этих трех причин моего исчезновения.

— Нет, конечно! — вынужден был согласиться капитан Георгиу.

— Вот видите. Одно из двух: или гитлеровская разведка знает обо мне — и в таком случае у нее не было никакого резона ликвидировать меня таким образом, чтобы вызвать тревогу Второго отдела, — либо они совершенно не знают, кто я такой.

— Тогда как же вы объясните всю эту историю?

— Вот этого-то я пока еще и не могу объяснить.

До рассвета люди, посланные лейтенантом Тымплару, производили обыски по всей деревне. В каждом доме перевернули всё от погреба до чердака. Однако Катушка и ее сообщники словно сквозь землю провалились.

И меньше всех был этим удивлен и огорчен сам Уля Михай.

НОЧЬ ВОСПОМИНАНИЙ

Незаметно подкралась темнота. Заканчивался уже третий день пребывания Ули Михая в санчасти штаба дивизии. Старшина Панделеску Мишу, санитар и писарь санитарной службы дивизии, называл это важно «госпитализацией». Но от пышных слов Уле не становилось легче. Он смертельно скучал.