Владимир Монастырев - Искатель. 1974. Выпуск №6 Страница 32

— Это обстоятельство нам необходимо учесть при подготовке плана операции, — сказал Вячеслав Рудольфович Нифонтову после ухода врача. — Не исключено, что придется встретиться с вооруженным сопротивлением. В данном случае все возможно.

— Понятно, что на колени эта сволочь добровольно не станет. Не верю я этому лекарю. Христосиком представляется. Совесть, видишь ли, у него заговорила. А когда красноармейцев расстреливали, он сопел в две дырочки. Мальчишек ведь убивали, ребятню, которой вперед жить. А теперь душеспасительными разговорами занимается… Струсил, шкуру свою спасает. Вот и весь сказ.

— Я понимаю вас, Павел Иванович, — мягко и настойчиво перебил Менжинский. — Но в чекистской работе надо подниматься выше собственных переживаний… Даже выше личного горя. Насчет вашего сына я разговаривал с Феликсом Эдмундовичем. Он сказал, что чекистов попросит…

— Разве в такой кутерьме у наших ребят дойдут руки моего Федюшку искать, Вячеслав Рудольфович… Вы сейчас правильно сказали, что нужно стоять выше личного.

— Но я не говорил, что его надо отметать. В нашей работе, Павел Иванович, больше, чем в другой, требуется человечность. Наряду с ненавистью к врагам… Как насчет Миллера?

— Уже сработано, Вячеслав Рудольфович… Недавно Миллер попросил скорострельные пушки… В целях усиления практической подготовки слушателей курсов на полигонных занятиях. Так в рапорте написал…

Пушки нужны были войскам, оборонявшим Тулу от наступающего Деникина, к тому же чекисты уже имели заявление военного врача, и главное управление по вооружению в ходатайстве начальника артиллерийских курсов отказало.

А вот вторую просьбу Миллера — предоставить ему для служебных разъездов мотоцикл — удовлетворили. Более того, Феликс Эдмундович сам позвонил в Реввоенсовет и поддержал заявление Миллера.

Мотоцикл предоставили из гаража Реввоенсовета вместе с водителем, разбитным и лихим парнем, щеголявшим в желтых гетрах, перчатках с широченными раструбами и громадных очках на околыше фуражки. Фамилия водителя тоже была примечательная — Кудеяр. Придумал ее сам Горячев, сотрудник Чека, вызвавшийся выполнять водительские обязанности у Миллера.

Кудеяр раскатывал по улицам, пугал треском мотоцикла отощавших извозчичьих лошадей и богомольных старух и не без успеха улыбался молодым москвичкам.

Кроме того, он накрепко запоминал улицы, номера домов и квартир, куда наведывался начальник курсов артиллерии, запоминал лица и имена тех, с кем Миллер встречался.

Потом мотоцикл требовал заправки. Кудеяр приезжал в гараж Реввоенсовета и передавал очередное сообщение:

— Поварская, двадцать шесть… Фамилия Ступин.

— Полигон в Кусково… Военный, фамилию узнать не удалось.

— Малая Дмитровка… Директор школы Алферов.

— Кунцево… Высшая школа военной маскировки… Между прочим, здорово они с маскировкой насобачились. Своими глазами видел. Стог сена, хоть коров подпускай, он на две стороны распахивается — и там трехдюймовка… Трах-бабах — и снова стог сена… Миллер виделся с курсантом Абросимовым.

Приглашенная на беседу учительница ничего существенного не добавила к прежнему сообщению, что у директора школы Алферова бывают подозрительные сборища.

— Может, просто веселые компании встречаются? — спросил Менжинский, внимательно вглядываясь в лицо учительницы с серыми открытыми глазами и тугой косой, перекинутой через грудь. — В карты поиграть, чайку попить, романсы под рояль спеть?

— Нет, не простая к нему компания приходит. По одному ведь собираются, окна шторами задергивают…

Еще более настораживающим было сообщение, которое сделала непосредственно Дзержинскому инструктор Московского комитета партии. Недавно переведенная на партийную работу, она прибыла в Кунцевскую школу военной маскировки, чтобы ознакомиться с постановкой политической и воспитательной работы. Комиссара на месте не оказалось. Пожилая, скромно одетая женщина, не назвавшая себя, решила подождать. Вышла в коридор и, коротая время, стала читать объявления, развешанные на фанерном щите. Мимо прошли трое, одетых в курсантскую форму. Завернули за угол коридора и остановились покурить.

Инструктор услышала странный разговор:

— Скоро начинаем… Павел Игнатьевич сказал, что все уже решено.

— И раньше говорили, что решено, а потом откладывали.

— На этот раз откладывать не будут. Через неделю будет дан приказ. Как раз в это время наши к Москве подойдут…

«Наши к Москве подойдут…» — машинально повторила в уме инструктор. — Какие же это «наши»? Постой, постой — наши к Москве подойти не могут, наши и так в Москве. Трое за углом коридора говорят о деникинцах! Но как деникинцы могут быть «нашими» для курсантов военной школы, которые носят на фуражках красные звезды?»

Вдруг инспектор все поняла. Стало так страшно, что перехватило дыхание. Строчки приказа о неуклонном соблюдении правил внутреннего распорядка расплылись и набежали одна на другую. Справившись с нахлынувшим волнением, инструктор зашла в канцелярию и сказала молоденькой, в мелких кудряшках секретарше, что она, к сожалению, больше не имеет возможности дожидаться и приедет в школу через два дня.

В окно было видно, как по дорожке уходят из школы трое курсантов, разговаривавших в коридоре.

— Какие у вас курсанты симпатичные, — сказала инструктор, — и вежливые.

Секретарша самодовольно зарделась и поправила на батистовой кофточке зеленую брошь.

— У нас же школа такая… Сюда только с образованием принимают… Гимназию кто окончил, юнкерское училище… Культурные, не то что в ином месте.

— Вон тот, высокий, что посредине идет, со мной так любезно разговаривал.

— Абросимов… Он у нас взводом командует… Раньше поручиком был.

Сигнал насчет Алферова был тщательно проверен чекистами.

Степенный стекольщик в холщовом фартуке и с ящиком на плече, остановившись перекурить возле дома на Малой Дмитровке, пожаловался на тяжелые времена широколицей дворничихе.

— Это уж так, — словоохотливо откликнулась дворничиха. — Кому за стекло расплатиться нечем, а кто пиры устраивает… Вон у нас в алферовской квартире чуть не каждый день коноводятся, Музыку играют, в карты до утра режутся.

— В дурака, что ли?

— Эвон сказал — в дурака! — усмехнулась дворничиха. — Это я в дурака со своим Пантелеичем играю, когда он тверезый, а у них игры господские. Преферанец называется и еще… эта… как ее… Вист!

— Ну и пусть себе на здоровье играют…

— Кабы только они играли…