Медж Мванги - Тени в апельсиновой роще Страница 32

Все свободное время Кимати проводил наверху, валяясь на постели, ломая голову, как одолеть свалившуюся на него новую беду. Раз или два он доставал из стенного шкафа заветный сундук и обдумывал разные варианты, в том числе и убийство ненавистного бандита.

В четверг утром он позвонил по срочному тарифу Фрэнку Бэркеллу и обратился к нему с необычной и весьма настоятельной просьбой. Фрэнка, судя по голосу, этот звонок озадачил и встревожил. Он принялся многословно отговаривать Аимати от задуманного.

— Расскажи обо всем поподробнее. — Мне нечего добавить, — сухо сказал Кимати. — Послушай, старина. Ты просишь о весьма серьезной вещи. Я должен знать все обстоятельства дела.

— Сначала раздобудь то, о чем тебя просят, — ответил Кимати.

— Знаешь, я ведь могу угодить за решетку.

— Знаю.

Фрэнк замолчал. В самом деле, все это сущее безумие.

— Послушай, Джонни, — наконец заговорил он. — Я не уверен, удастся ли мне то, о чем ты просишь. Бог свидетель! Ты вообще-то в своем уме? Обожди хотя бы до моего приезда в Найроби.

— А когда ты здесь будешь?

— На следующий месяц.

— Я могу до того времени и не дожить. Да и с тобой, не приведи господь, тоже может что-нибудь приключиться.

— Вряд ли мне удастся вырваться раньше.

— Что же, очень жаль, — сказал Кимати и повесил трубку. Не прошло я десяти секунд, как телефон зазвонил.

— Джонни! — раздался в трубке голос Фрэнка. — Что тебя гложет, дружище? Только не вешай снова трубку. Пожалуйста, скажи... Нет, нет. Ладно, забудь об этом. Джонни, ты слышишь меня?

— Слышу, — негромко отозвался Кимати.

— Дай мне пару деньков. Надо все обмозговать. Черт возьми, Джонни, что ты просишь — вовсе не пустяк. Я позвоню в субботу, о'кэй?

Кимати, помолчав, воскликнул:

— О'кэй!

И вот вечером в четверг он выпил четыре бутылки, ни на миг не отвлекаясь от мучительных раздумий. Он не сомневался в своей правоте. Избранный им путь единственно верный. Его сбережений хватит от силы месяца на два, вымогатели разорят его, пустят семью по миру. Дядя Едок от всех напастей впал в отчаяние. София должна скоро стать матерью. И речи быть не может — ребенка она сохранит...

Когда он допил четвертую бутылку, бар уже закрывался. Уплатив по счету, поплелся домой. Кикорок-роуд была пустынна, все лавки и закусочные позакрывались. Он пошел на восток, в сторону Хима-стрит, пересек ее и свернул в захламленный проулок, ведущий прямо к дому. Ночь была холодной, на небе ни облачка. Он потер ладони, засунул их поглубже в карманы.

В проулке было темнее, чем на Кикорок-роуд, но до освещенной Гроген-роуд оставалось каких-нибудь сто метров.

Внезапно впереди, заступив ему дорогу, замаячили три тени. На них были темные, наглухо застегнутые плащи, у двоих на голове вязаные шапочки. Он остановился. Они стали медленно, зловеще приближаться. Кимати повернулся и пошел в обратную сторону. Позади раздался смех. Тогда он бросился бежать.

Топот его ног гулко раздавался в темноте. И тут он увидел, что и в другом конце проулка возникли четыре тени в плащах. Кимати застыл на месте. Он повернул голову в одну сторону, затем в другую, глаза метались по стенам, ища спасительной лазейки. Он оказался в западне.

От четверки отделился и шагнул вперед человек со шрамом, рассекавшим лоб.

Кимати почувствовал, как у него холодеет под ложечкой. Он вспомнил, что говорил Фрэнку утром: «Неизвестно, доживу ли я д того времени». Он лихорадочно прикидывал свои шансы против семерых бандюг. Пожалуй, единственный разумный для него выход — это дать деру.

Он сделал обманное движение, ложный выпад, потом повернулся и помчался на ту троицу, что первой заступила ему дорогу. Один из них выкрикнул что-то, предупреждая других об опасности. Те поспешно приняли позы, изготовясь к схватке. Кимати на полном ходу ударил одного из них кулаком, и бандит опрокинулся на спину. Кимати споткнулся о распростертое тело и упал на колени. Не успел Кимати, превозмогая боль в ногах, подняться, как его подхватили дюжие руки и притиснули к стене. Он разглядел, что оба налетчика были в вязаных шапочках.

Подоспел вожак со шрамом; он ударил Кимати в челюсть так, что его затылок стукнулся о кирпичную стену. Собрав последние силы, Джон двинул вожака ногой в пах. Тот согнулся. Одновременно Кимати отшвырнул молодчиков, державших его за руки, и нанес им несколько увесистых ударов, прежде чем подоспели остальные бандиты и навалились на него.

Вожак со шрамом, стоя на коленях, задыхался от боли. Глаза, которыми он впился в Кимати, горели ненавистью. Внезапно он вскочил на ноги и ударил Кимати в живот так, что у того перехватило дыхание.

Кимати словно сломался пополам. Казалось, это конец. Оставалось лишь молить бога о чуде. И тут его голова будто разлетелась на тысячу осколков — вожак ударил справа, и Кимати снова ударился затылком о шершавую стену. Его тело стало медленно оседать, но те, кто держал его за руки, не позволили ему повалиться на землю. Они словно распяли его на стене и молотили увесистыми кулаками.

Когда они отпустили Кимати и он упал, бандиты продолжали избивать его на земле.

— Запомни, — донесся до сознания Кимати слабый голое откуда-то издалека, — по пятницам в десять вечера!..

Каблуки зашаркали по шершавому асфальту: оставив его валяться на земле, гангстеры пошли прочь.

Казалось, целую вечность пролежал Кимати в продуваемом студеным ветром проулке. Лежал не шевелясь, в той позе, как его бросили, пока наконец голова у него перестала кружиться и чуть поутихла боль в животе. Все его тело болело. Он боялся пошевелиться, чувствуя, что каждое движение обернется для него новой мучительной пыткой.

В конце концов он сел, протер залитые запекшейся кровью глаза. Невероятным усилием воли поднялся на ноги и прислонился к стене. Боль пронзила его, все закружилось перед глазами. Он не мог сообразить, в какой стороне его дом. Придя в себя, Кимати, тяжело дыша, поплелся вдоль стены по направлению к Гроген-роуд.

Прошло полчаса, пока он кое-как проплелся сто метров, отделявшие его от лавки. Как ни странно, ключ оказался в кармане. Он отпер входную дверь, на ощупь пересек лавку, пробираясь во мраке к лестнице, ведущей наверх.

— Джонни? — окликнул его дядя Едок, спавший в закутке за занавеской. У старика был чуткий сон.

Кимати, не откликаясь, поднимался по лестнице.

— Найдешь дорогу? — осведомился старик.

— У-гу, — отозвался Кимати, притворяясь пьяным.

— Осторожно, Джонни, — дядюшка легко поверил, что племянник выпил лишнего, — с лестницы не свернись.

— У-гу, — буркнул Кимати. При каждом произносимом им звуке его зубы словно выбивали дробь. Все еще стоял гул в ушах. Кое-как он дотащился до второго этажа и заперся в ванной. Открыв кран, поплескал воды на лицо, постанывая от боли, потом посмотрел на себя в зеркало. Вместо лица сплошные синяки и кровоподтеки. Нос распух и стал вдвое больше, чем обычно, в ноздрях запеклись сгустки крови. Огромная опухоль закрыла левый глаз; челюсть тоже вздулась, голова казалась огромной.